Санкт-Петербургское городское отделение Коммунистической партии Российской Федерации

О народном Генералиссимусе

В день памяти Иосифа Виссарионовича Сталина редакция cprfspb.ru представляет подборку статей о нем.  

Г.А.Зюганов: «Сталин - революционер и патриот». Статья Председателя ЦК КПРФ в «Правде»

В современной России, стоящей перед угрозой ее поглощения глобализацией по-американски, особую актуальность приобретает тема "Сталин - революционер и патриот". Она естественна сегодня, ибо имя Сталина, как бы оно ни шельмовалось, осталось в народной памяти символом Великой Победы 1945 года, которой нас пытаются лишить.

Геннадий ЗЮГАНОВ, Председатель ЦК КПРФ («Правда»)
2009-09-08 14:22

СТАЛИН БЫЛ великим революционером потому, что он был великим патриотом, равно как и наоборот. Еще в молодости, в двадцать восемь лет, в 1907 году, он четко сформулировал свое мировоззренческое кредо по проблеме прав личности и народных масс. Его кредо было глубоко марксистским и патриотическим, отвечающим судьбе и духу России. В работе "Анархизм или социализм" Сталин писал: "Краеугольный камень анархизма - личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы, коллектива. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой является главным условием освобождения личности".

Сталинская постановка вопроса: что должно быть во главе угла - права отдельной личности или же права трудящихся масс? - в наше время приобретает исключительную значимость. Прежде всего потому, что сложившийся в России режим власти всеми способами добивается, чтобы господствующей идеологией в стране стал воинствующий либерализм с его неизменным верховенством отдельно взятой личности над коллективом. Этого требует анархия рыночных отношений, ее принцип "Побеждает сильнейший!" Патриотизм же требует совершенно иного: "В борьбе за независимость Отечества и его свободу, за независимость и свободу каждого его сына и дочери побеждает народ!"

Не может быть свободы личности в несвободном обществе - несвободном от эксплуатации человека человеком. Эта марксистская истина патриотична, и Сталин-политик никогда не отступал от нее. Он не отделял социализм от патриотизма. Не отделял прав личности от ее обязанности бороться за действительную свободу своего народа, что невозможно без подчинения личных интересов общественным.

В криминально-олигархической России, поставленной перед угрозой утраты своей независимости, каждый, думающий о ее судьбе, хочет он того или нет, вынужден отдать приоритет одному из двух принципов, сформулированных Сталиным: "Все для личности" или "Все для масс". Выбор приоритета зависит от того, на каких позициях стоит человек - на позициях либерализма или на позициях социализма.

В сталинское время - время подготовки к неминуемой войне против СССР фашистской Германии - верховенство коллективных, общественных интересов над личными было доведено, можно сказать, до предела. Именно в это время Сталиным принимается решение, которое не назовешь иначе, как революционным: отказаться от курса на мировую революцию непосредственно, что считалось аксиомой в Коминтерне и большевистской партии, и взять курс на строительство социализма в отдельно взятой стране - СССР. То было не только революционное, но и патриотическое решение, определившее непримиримость борьбы Сталина и партии с Троцким и троцкизмом. Теперь, когда она стала историей, можно не предположить, а точно ответить на вопрос: что ожидало бы Россию, победи Троцкий с его курсом на перманентную революцию? Страна исчезла бы, оказавшись под пятой фашизма. Не было бы и Великой Победы 1945 года.

Известно, что сама идея победы социалистической революции первоначально в одной, отдельно взятой стране принадлежит В.И. Ленину, им же определены и общие ориентиры социалистического преобразования России: индустриализация (план ГОЭЛРО), кооперирование крестьянства и культурная революция. Но что должно быть главным в создании материально-технической базы современной промышленности, откуда взять средства для индустриализации, как перевести крестьянство на рельсы коллективизма при наличии и сопротивлении кулачества и колебаниях крестьянина-середняка, как провести культурную революцию, чтобы она имела своими результатами форсированное развитие науки и техники и быструю подготовку целой армии специалистов в различных отраслях народного хозяйства? Ответов на данные вопросы не существовало. Их нужно было найти как можно скорее.

История к тому обязывала: страна находилась в капиталистическом окружении, что грозило войной на уничтожение единственного в мире социалистического государства. Все это требовало того, о чем в работах классиков марксизма-ленинизма почти ничего не сказано, - знания ведущих тенденций мировой геополитики: основных направлений экономического, военного и политического развития в международной сфере.

Иначе говоря, требовало знания проблем, прямо связанных с обеспечением безопасности Советского Союза, а также определения границ распространения его государственных интересов в мире.

История обязывала Сталина как политика трезво оценивать геополитическое положение страны, видеть сильные и слабые стороны этого положения, без чего нельзя было выработать стратегию социалистического развития.

Это сегодня для нас является очевидным, что индустриализацию нужно было начинать с создания тяжелой индустрии (тяжелого машиностроения). А тогда, когда решался вопрос, с чего начать и что важнее - хлеб или металл, - Сталину пришлось доказывать то, что очевидно сегодня. Доказывать, преодолевая бешеное сопротивление "левых" и "правых" уклонистов в партии. Это сегодня мы поражаемся судьбоносной прозорливости Сталина в оценке предстоявшей войны: "война машин, война моторов". Тогда же потребовалась его непоколебимая воля в создании и развитии новых отраслей промышленности стратегического назначения: автомобилестроения, авиастроения, тракторостроения и др. Все они работали на производство новых видов вооружения.

Во многих геополитических подходах Сталин тоже был революционером-новатором. Именно геополитические расчеты заставили его пойти на невиданную в истории форсированную индустриализацию. Люди большой науки, государственного ума это понимали и по достоинству оценили сталинскую стратегию мобилизационной экономики. Сама идея создания такой экономики была в то время прорывной, революционной, спасительной для страны.

Известный английский писатель, ученый-физик, государственный и общественный деятель Ч. Сноу писал: "Своеобразие Сталина состояло в большей мере не в том, что он делал, а в том, как

он это делал. Формула "социализм в отдельно взятой стране" была более жесткой, чем другие формулы, как была более крайней сталинская концепция темпов индустриализации России. Было необходимо силой превратить страну в индустриальную державу в сроки, равные половине жизни одного поколения, в противном случае ее ожидал бы крах. Сталин был явно прав, сделав это и многое другое". Добавим к сказанному Ч. Сноу: далеко не только силой добивался Сталин достижения поставленной цели. Он в первую очередь полагался на сознание и творчество масс, на их энтузиазм и не обманулся в этом.

Жестокие для СССР геополитические условия - прежде всего враждебное окружение, вопиющая индустриальная отсталость - диктовали и необходимость ускоренной коллективизации. Крестьянство в большинстве своем не было готово к ней. Сталин убедил партию: нет иного выбора, как только провести коллективизацию крестьянских хозяйств сверху. Это было революционное решение во имя спасения социалистического Отечества.

Касаясь "ошибок" в эпоху коллективизации, Шолохов говорил летом 1954 года: "Ошибка - это отклонение... от правильного, прочно установленного, а кто знал, где это правильное, как надо правильно? Понятно и ясно было только одно: старая деревня на всей огромной территории нашей страны... просто не могла существовать в своих старых формах... И дело не только в том, что она продолжала бы порождать злейшие капиталистические элементы - кулачество, она не могла развиваться в крупные, мощные хозяйства... Отлив населения из села начался еще до коллективизации. Индустриализация страны требовала огромного количества рук... Так что без коллективизации сельского хозяйства, как и без индустриализации, без крупной промышленности, мы не смогли бы выстоять и победить в минувшей, чудовищной войне! Мы не смеем этого забывать! Да, этого мы не смеем забывать ни на одну минуту!"

И все-таки революция сверху была поддержана снизу: крестьянин-общинник взял верх над крестьянином-собственником. Крестьянство пошло в колхозы, так как они были новой формой традиционного, общинного образа жизни. Сталин как политик-реалист понимал: новое только тогда будет принято, если оно заимствует непреходящие ценности старого.

Сколько было спекуляций на трагических издержках коллективизации: Сталин-де угробил русскую деревню, устроил геноцид русского народа. Но почему же тогда этот народ произвел миллионы тракторов, комбайнов, автомашин для села? Почему же он отправил миллионы сельских парней и девчат на овладение техникой? Почему при страшном разрушении сел и деревень в годы Великой Отечественной наша армия не знала перебоев в снабжении ее продовольствием? Почему в партизанских краях снизу восстанавливались колхозы и Советская власть? Обходят стороной эти вопросы те, кто спекулирует на драматических страницах великой сталинской эпохи. Как обходят стороной и ту объективную истину, что геополитика - это сфера, где моральные критерии гораздо шире и многообразнее, чем в обычной жизни. Здесь неизбежны жертвы в решении вопроса жизни или смерти целого государства, народа, а именно этот вопрос был поставлен историей перед Советской страной. В том нет никакого сомнения теперь, когда стал известен гитлеровский план "Ост".

Исходное определение геополитики - искусство управления государством с учетом важнейших факторов состояния всего мира. Сталин в совершенстве владел этим искусством. Одним из важнейших геополитических факторов во все времена являлся международный авторитет государства, его влияние на ход событий в мире.

Этот авторитет единственного в мире социалистического государства мог быть достигнут в первую очередь его социальной политикой. Ее результаты оказались впечатляющими: ликвидированы безработица, нищета, культурная отсталость населения, исчезли массовые заболевания, прежде всего социальные - чума, холера, туберкулез.

Впервые в истории человечества Конституцией СССР 1936 года каждому гражданину был гарантирован социальный минимум, который без преувеличения можно назвать великим: право на труд и отдых, бесплатное образование и медицинское обслуживание, на жилье и социальное обеспечение в старости и в случае утраты трудоспособности. Все это оказало колоссальное влияние на умонастроения трудящихся всего мира и заставило ведущие капиталистические государства по окончании Второй мировой войны проводить более или менее социально ориентированную экономическую политику. И это неоспоримый факт. Подчеркнем, что еще до войны крупнейший политик ХХ века Рузвельт, став президентом США, разрабатывал свой знаменитый "новый курс" на основе, в ряду прочего, изучения социальной политики и опыта планирования развития экономики в СССР. Впечатляли и результаты национальной политики, проводимой в СССР: преодоление экономической, социальной и культурной отсталости национальных окраин. Но главной причиной динамичного усиления международного авторитета Советского Союза в сталинскую эпоху явился беспрецедентный рост экономического и военного могущества Советского государства, что, понятно, означало организацию производства по последнему слову науки и техники. "Русским чудом" назвали на Западе то, что совершилось в отсталой крестьянской России. А источником "чуда" стал труд, свободный от эксплуатации. Именно в сталинскую эпоху труд превратился в дело чести, доблести и геройства. Появилось понятие, которого не было в истории человечества: "герой труда".

Социалистическое соревнование стало реальной альтернативой капиталистической конкуренции. Творчество в труде простых рабочих, колхозников разрушило стену, что всегда была между людьми творческих (писатели, художники, музыканты и т.д.) и нетворческих профессий. Человек свободного труда творил в шахте, за ткацким станком, на колхозном поле. Творил и тянулся к знаниям, к культуре. За одну только первую пятилетку было построено 1500 крупных промышленных предприятий и сто новых городов!

Благодаря творческому труду масс - вспомним стахановское движение - сталинская стратегия преображения России из преимущественно аграрной страны в сильную индустриальную державу осуществлялась на глазах у изумленного мира. СССР становился субъектом мировой политики, что осознали на Западе трезвые умы накануне Второй мировой войны. Они отлично понимали, сколь велика в этом роль Сталина. Общеизвестна ее оценка, данная У.Черчиллем: "Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием". Это было сказано в 1959 году, в декабре, когда Сталину исполнилось бы восемьдесят лет. Но мало кто знает, что за двадцать лет до этого, в 1939 году, влиятельный американский журнал "Лайф", который на протяжении многих лет определял человека года, назвал таковым Сталина. Примечателен вывод, сделанный журналом:

"История может не любить его, но история не может его забыть". Понятно, что классовые противники Сталина не могли признать любви истории к руководителю социалистического государства. Но они вынуждены были признать его выдающуюся роль в мировой политике.

После Победы 1945 года У. Черчилль скажет об этом недвусмысленно и особо выделит значимость сталинского величия для нашего Отечества: "Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний ее возглавил такой гений и непоколебимый полководец, как Иосиф Сталин. Он был выдающейся личностью, вполне соответствовавшей жестокому периоду истории, в котором протекала его жизнь... Нет, что бы ни говорили о Сталине, таких история и народы не забывают".

На этом, казалось, можно было бы и завершить разговор о Сталине как великом революционере и патриоте России. Но завершения не получится, если не остановиться особо на вопросе о смысле войны фашистской Германии против СССР, как его видел Сталин. Выступая на XVII съезде ВКП(б) (январь 1934 г.), он заявил об "изменении политики Германии": она стала напоминать "политику бывшего германского кайзера". Цель последней хорошо известна: сокрушение России как геополитической силы. Данная цель не менялась со времен Тевтонского ордена.

Не случайно перед войной был создан фильм "Александр Невский". Сталин увидел в предстоявшей войне гитлеровской Германии против СССР не только ее классовый (уничтожить большевизм), но и геополитический смысл. Последний был главным и предполагал ликвидацию и уничтожение России как таковой, вне зависимости от ее социального строя. Гитлер предполагал уничтожение национальной культуры и национальной государственности наших народов, их онемечивание и порабощение, о чем Сталин сказал в своем знаменитом выступлении 3 июля 1941 года. Осознание им глубинного смысла неминуемой войны определило необходимость возрождения в духовной жизни страны русских начал советского патриотизма.

Сталин более чем кто-либо другой в политическом руководстве СССР понимал, что без ведущей роли государствообразующего русского народа в предстоящих испытаниях для многонационального Советского государства не может быть победы над жестоким врагом. Начиная с 1934 года партией и правительством в области образования и культуры принимается система мер государственного значения для возрождения национальной гордости великороссов, русского патриотизма и защиты русской культуры как основы социалистической культуры. Но главное, что происходило в тридцатые годы в духовной жизни советского общества, - это возвращение к его традиционным народным основам, начиная с восстановления в своих правах семьи, поколебленной в двадцатые годы.

Поворот к культурно-историческим традициям русского народа был поворотом к единству классового и национального сознания советского человека. Единству, о котором долгое время в партии было принято не говорить: какое-либо упоминание о русском считалось проявлением шовинизма. Этот поворот означал соединение социализма с патриотизмом, что ставило крест на теории перманентной революции Троцкого. Последний обвинил Сталина в национал-социализме и, в частности, с негодованием писал о стремлении возродить в СССР семью: "Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый семейный очаг, то есть архаическое, затхлое и косное учреждение... Ныне и в этой немаловажной области произошел крутой поворот". Трубадура "революционного" космополитизма возмущало и то, что "забота об авторитете старших повела уже... к изменению политики в отношении религии". Со злостью он констатировал: "Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен..." Наконец, Троцкий не мог скрыть своего гнева по поводу того, что "советское правительство... восстанавливает казачество" и приняло декрет о восстановлении офицерского корпуса.

Троцкий был в бессильной ярости оттого, что по Конституции 1936 года отменялись все ограничения в правах, связанные с социальным происхождением в прошлом. Троцкому нужна была мировая революция как всемирная гражданская война, в которой России отводилась роль главной жертвы. Сталин же стремился отстоять социализм в СССР и превратить его в неоспоримый фактор влияния на судьбы мира.

Что же на самом деле происходило в годы первых советских пятилеток? Наряду со строительством мобилизационной экономики происходила мобилизация нравственно-духовных ресурсов нашей державы, и в первую очередь таких, как русский патриотизм, русская культура, служивших веками духовной основой единства народов в многонациональной стране. "Русский поворот" был поворотом к тысячелетней истории России, признанием того, что советская история есть ее продолжение, что без связи героического прошлого с героическим настоящим не может быть героического будущего. Сталин видел в этом залог победы над врагом, и он не ошибся, как показала история Великой Отечественной войны.

Страна готовилась к схватке с безжалостным классовым и геополитическим противником, к войне не на жизнь, а на смерть. Нужны были классовая ненависть к врагу и ответственность за всю великую историю предков.

И пакт Молотова - Риббентропа можно рассматривать только в контексте с предшествовавшими ему событиями: с политикой "умиротворения" агрессора, предательским мюнхенским сговором, развязавшим Гитлеру руки, с попытками западных стран столкнуть Германию и СССР в смертельной схватке.

Заключив договор с Германией, Сталин отсрочил начало ее нападения на два года, столь необходимых стране. На 300 километров были отодвинуты от границы жизненно важные центры. Не будь пакта, в войну с СССР вступила бы и Япония. В этом случае мы не смогли бы перебросить сибирские дивизии, которые спасли Москву. Без подписания пакта сохранялась высокая вероятность вторжения Турции на Кавказ. Отношение советского народа к Сталину точно и емко выразил Твардовский - поэтический гений Советской России:

Мы звали - станем ли лукавить? -

Его отцом в стране-семье.

Тут ни убавить,

Ни прибавить, -

Так это было на земле.

Это было написано поэтом после пресловутого осуждения культа личности Сталина.

Великих личностей судят не историки, а история. История же, как считали древние мудрецы, - это память народов. Великих личностей создают великие деяния, они и запечатлеваются в исторической памяти народов. Индустриализация, Победа в Великой Отечественной войне, открытие атома и овладение атомной энергией, полет в космос и многие другие великие деяния, как и образ великой державы - СССР навечно останутся в народной памяти. Они неразрывно связаны с именем Сталина - революционера и патриота России. Стереть эту связь в анналах истории никому не дано.

Геннадий ЗЮГАНОВ, Председатель ЦК КПРФ

Источник: http://kprf.ru/rus_soc/70545.html

Сталин и русский вопрос

Сергей Васильцов, доктор исторических наук, директор Центра исследований политической культуры
2010-03-05 14:33

«За чьи грехи платить русским?», «Русский вопрос и парад шовинизмов», «Зарождение имперской доминанты», - эти и другие проблемы рассматриваются в опубликованной в «Правде» в годовщину смерти И.В.Сталина статьи доктора исторических наук, директора Центра исследований политической культуры России С.И.Васильцова.

Я не европеец, а обрусевший грузин-азиат»,— сказал как-то Иосиф Виссарионович Сталин в шутливом застольном споре с вождём болгарских коммунистов Георгием Димитровым. Подобная его самоаттестация могла бы, наверное, стать ключом, обещающим вскрыть «код» личности Сталина, если бы не веские уточнения тех, кто соприкасался с ним в разнообразных жизненных обстоятельствах: скажем, Главного маршала авиации А.Е. Голованова — одного из очень немногих людей, к которым Сталин, бывало, обращался по имени и на «ты». С солдатской прямотой и не менее образно маршал утверждал: «Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве».

Ошибочными, а то и осознанной ложью выглядят утверждения, будто бы сталинское отношение ко всему русскому носило вынужденный характер и было продиктовано той ситуацией «быть или не быть», в которой оказался Советский строй в условиях фашистского нашествия.

Не последнюю роль в формировании взглядов Сталина играл сам процесс складывания его личности политика и борца. Он вспоминал, что в революционное движение вступил с 15-летнего возраста, когда связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. По словам Сталина, эти группы имели на него большое влияние.

Однако, чтобы понять «русскую составляющую» сталинской натуры, этого, конечно же, мало, даже если брать в расчёт лишь Сталина-политика. Его взгляды на русских опирались на мощный мировоззренческий фундамент и непрерывно развивались. Они теснейшим образом были увязаны не только с его марксистско-ленинским мировоззрением, но и с душевными порывами, выступали и как элемент идеологии, и в качестве важнейшего инструмента практической государственной деятельности.

За чьи грехи платить русским?

Уместно вспомнить, что проблема взаимоотношений большевиков с русским народом изначально носила далеко не простой характер. Сказывалось здесь, в частности, и то, что русские представляли собой государствообразующую нацию империи. Так что политическая партия, ставившая своей целью свержение монархии, не могла не оказаться перед труднейшей проблемой выстраивания своих отношений с народом, являющимся базисом уничтожаемого государственного строя. Лобовой глобальный конфликт здесь носил бы для неё просто самоубийственный характер.

Быстрое же привлечение всей русской нации на сторону революционеров было, в свою очередь, вряд ли возможно. Хотя бы в силу исторически сложившихся царистских настроений её решающей массы. Определённым выходом из положения была, с одной стороны, ставка на наиболее подготовленную к революционным преобразованиям часть русского этноса — городской, главным образом промышленный, пролетариат и беднейшие слои крестьянства при нейтрализации середняка. А с другой — весьма привлекательно выглядела идея опереться на нерусское население страны, наиболее тяготившееся существовавшим порядком вещей и составлявшее к тому же более половины жителей царской России.

Отсюда во многом и проистекало отстаивание принципа права наций на самоопределение.

Однако приход РКП(б) к власти и превращение её в правящую партию не могли не поставить её лицом к лицу с задачами, во многом противоречившими тем, что диктовали поведение большевиков до октября 1917 года. Низвержение старого общества свершилось, и на повестку дня вставал сложнейший созидательный момент — создание и защита нового общества. А это по-другому ставило вопрос о взаимоотношениях новой власти со старым и единственно возможным государствообразующим народом — всё теми же русскими. Тем более что в новом государстве после отпадения от него Польши и Финляндии русские составили большинство.

Отсюда сталинское убеждение, что «правильное в одной исторической обстановке может оказаться неправильным в другой исторической обстановке». Довольно быстро выяснилось, что проблемы национальных отношений и русский вопрос данное соображение затрагивает, быть может, в наибольшей мере. Хотя бы в связи с задачей «принять все меры к тому, чтобы... — по словам Сталина,— Советская власть была у нас не только русской, но и междунациональной». Но какие меры?

Широкое хождение в «верхах», например, получила идея Н.И. Бухарина, который как бы от имени всего русского народа утверждал: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации должны... поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям... Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций». И предлагал не обращать внимания на шовинизм иного рода. «Если бы мы стали… разбирать вопрос о местных шовинизмах,— говорил он, «вкрадчиво» споря со Сталиным на XII съезде РКП(б) в апреле 1923 года,— мы бы вели неправильную политику».

Хотя ни с точки зрения марксизма, ни с позиций элементарной логики подобная купля-продажа русских интересов не могла быть оправдана. То, что русский народ, только что освободивший как себя, так и другие народы России, заставляли платить по счетам угнетателей, выглядело прямым издевательством как над буквой, так и над духом марксизма. Попиралась здесь и элементарная правда истории.

Во-первых, никаких русских помещиков вне пределов населённых русскими земель в царской России как сколь-либо массового явления просто не было. И на Кавказе, и в Закавказье, и в Средней Азии, и в Прибалтике, и в Польше, и в Финляндии, а также на большей части Украины и Белоруссии класс землевладельцев формировался исключительно из представителей «верхов» местных этнических групп. А если и не местных, то всё равно не русских. Скажем, на Украине и в Белоруссии речь могла идти о польских по происхождению земельных магнатах, в Прибалтике — о немецких баронах, в Финляндии — о прослойке шведской аристократии и т.д.

Во-вторых, слой фабрикантов в массе своей также не имел к русским абсолютного отношения. Во многом это были иностранные (французские, бельгийские, английские, германские) предприниматели. То же самое можно сказать и о банковском капитале, обслуживавшем в основном иностранные же займы.

В-третьих, у власти в стране стоял никак не русский по происхождению род Романовых. Если строго следовать правилам генеологии, это была Гольштейн-Готторпская династия, лишь номинально (со времён Петра III) пользовавшаяся фамилией Романовых, преемственность с которой ею была полностью потеряна. А ведь именно эта династия была и крупнейшим землевладельцем страны.

Можно добавить ещё и то, что придворные круги также были многонациональными. Причём особо влиятельные позиции в них занимали опять-таки носители немецких фамилий. Да и среди владельцев исконно русской земли, жалованной им со времён чуть ли не Ивана Грозного, иноземцев по происхождению — от германского до грузинского — хватало с лихвой. Где тут великодержавная нация?

Что в итоге получалось? Взять хотя бы знаменитые события 1912 года на Ленских золотых приисках — пролог Октябрьской революции. Напомним: английский финансовый концерн «Лена-Голдфилдс» сумел только за 1906—1910 годы выжать здесь из русских рабочих увеличение собственных доходов в 22 раза, чем и вызвал вспышку протеста, забастовку и стачку, которые кроваво подавила власть. И вот, согласно предложению Бухарина, получалось, что эти ограбленные иностранным капиталом и расстрелянные интернациональным царизмом русские рабочие обязаны после революции заново и добровольно опустить себя в ущемлённое положение — платить по классовым счетам своих палачей. Трудно представить что-то более бредовое и чудовищное, а также крайне опасное: недаром же Троцкий пророчил в то время лобовое столкновение Советской власти и крестьянства, то есть подавляющего большинства русской нации.

В общем, ни о какой ответственности русских за дела воистину интернационального сообщества угнетателей речи идти не могло. Но... шла.

Идея эта играла роль чего-то вроде «хорошего тона» в идеологической сфере. И только Сталин нашёл в себе силы публично и открыто выступить против подобных планов решения национального вопроса, пойти против течения. «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим, — не надо их обижать, — рубанул он сплеча на ХII съезде РКП(б). — Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций, — это значит сказать несообразность».

Русский вопрос и парад шовинизмов

Вместе с тем Сталина не могла не волновать, как и всё руководство ВКП(б), вполне реальная возможность вспышки националистических настроений в среде русских людей, чья жизнь, пожалуй, в наибольшей мере переменилась в первые годы после Октября и продолжала резко меняться. «...В связи с нэпом во внутренней нашей жизни, — предупреждал он, — нарождается новая сила — великорусский шовинизм».

Отталкиваясь от этой констатации, Сталин первоначально, как и многие в партийном руководстве, склонялся к выводу о том, что национализм, а точнее — его пережитки в советском обществе, является всего лишь своеобразной формой «обороны» нерусского населения от великорусского шовинизма. И потому проблема может решиться на диво просто: «...Решительная борьба с великорусским шовинизмом представляет вернейшее средство для преодоления националистических пережитков».

Однако реальная жизнь быстро показала, что очаги шовинизмов — от мини- до микродержавных — стали вспыхивать практически повсеместно, и даже там, где русского населения почти не было.

И Сталину приходилось существенно корректировать свою позицию. «Нэп взращивает не только шовинизм великорусский, — признавал Иосиф Виссарионович, — он взращивает и шовинизм местный, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей». И указывал, в частности, на пример своей родной Грузии, где партийное руководство не очень-то считается с «мелкими национальностями» вроде армян, абхазцев, аджарцев, осетин, татар, составляющих более 30% населения. В общем, шовинизмы на послеоктябрьском пространстве возникали, как матрёшки, внезапно и почти до бесконечности. Так что сводить проблему к «русскому фактору» было опять-таки нереально.

Позиции партии по национальному вопросу явно нуждались в коррекции. И тут поиски Сталина носили подчас очень непростой характер. «Когда говорят, что нужно поставить во главу угла по национальному вопросу борьбу с великорусским шовинизмом, этим хотят отметить обязанности русского коммуниста, этим хотят сказать, что обязанность русского коммуниста самому вести борьбу с русским шовинизмом, — рассуждал он. — Если бы не русские, а туркестанские или грузинские коммунисты взялись за борьбу с русским шовинизмом, то их такую борьбу расценили бы как антирусский шовинизм... Русские коммунисты не могут бороться с татарским, грузинским, башкирским шовинизмом, потому что... эта борьба... будет расценена как борьба великорусского шовиниста против татар или грузин... Без этого никакого интернационализма ни в государственном, ни в партийном строительстве не получится... В противном случае может получиться поощрение местного шовинизма, политика премии за местный шовинизм». Борьба с национализмом как национальная самокритика? Красиво. Однако, как оказалось, не жизненно. События шли другим путём.

Списывать местный национализм как некую своеобразную форму обороны против великодержавного шовинизма делалось всё труднее. Мало того, внимательный сталинский взгляд фиксировал уже и такое новое явление, как «националистическая контрреволюция»,— явление, направленное и против власти Советов, и против ставшего неотделимым от неё русского народа как уже советского государствообразующего этноса.

Взяв пример Украины, он ещё в 1926 году указывал на опасность превращения очень нужного движения за подъём украинской культуры в движение «против «Москвы» вообще, против русских вообще, против русской культуры и её высшего достижения — ленинизма».

Русофобия и антисоветчина сливались в единое антигосударственное явление. Именно здесь Сталин первым вскрыл классовые и идейно-политические корни извечных попыток протащить под флагом приоритета межнациональных отношений и интернациональной дружбы самую агрессивную русофобию. «И это называется интернационализмом!» — с горечью резюмировал он ситуацию на Украине…

«Между тем положение в сфере межнациональных отношений продолжало сгущаться настолько, что в ряде регионов вставал вопрос о защите русских от подлинных актов геноцида. Особенно остро дела складывались на Кавказе. «...Вследствие того, что некоторые группы казаков оказались вероломными, — разъяснял он на Съезде народов Терской области ещё в ноябре 1920 года, — пришлось принять против них суровые меры, пришлось выселить провинившиеся станицы и заселить их чеченцами. Горцы поняли это так, что теперь можно терских казаков безнаказанно обижать, можно их грабить, отнимать скот, бесчестить женщин. Я заявляю, что если горцы думают так, они глубоко заблуждаются... если горцы не прекратят бесчинств, Советская власть покарает их со всей строгостью революционной власти».

Не правда ли, это сталинское выступление, которое никогда и нигде не цитировалось, во многом по-другому, чем ныне принято, освещает вопрос, кто, кого, когда и как выселял на Кавказе. А также показывает, что сталинские меры, принятые спустя четверть века, отнюдь не носили какого-то импульсивного характера и честно предварялись самыми серьёзными предупреждениями...

Небезобидные «агитки бедного Демьяна»

Впрочем, атака на всё русское разворачивалась не только в горах Кавказа или на просторах Украины. Она шла из столицы, носила всеобщий характер, выдавалась за нечто особенно «революционное» и «левое». И тут Сталина порою хватало только на то, чтобы с присущей ему едкой иронией, что называется, огрызнуться. «Снять колокола — подумаешь, какая революционность», — срывался он.

Но зачастую его реакция приобретала и куда более серьёзный характер, выходя на уровень теории, определяющей конкретную политическую практику партии. «Есть люди, думающие, что ленинцы обязаны поддерживать каждого левого крикуна и неврастеника... Это неверно, товарищи».

Причём левачество в русском вопросе, похоже, возмущало Иосифа Виссарионовича особенно сильно. Показательна в этом плане его острая полемика с популярным в те годы поэтом Демьяном Бедным. Тут Сталин, наверное, впервые публично ставит ряд очень важных точек над «i», разбирая сатирические экзерсисы литератора. Он прямо обвиняет его, а в его лице и тех, в угоду кому старался поэт, в том, что тот стал «возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную «Перерву», что «лень» и стремление «сидеть на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих... это не большевистская критика, — ставил вопрос ребром Сталин в 1930 году, — а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата». А ведь таких «бедных Демьянов», как поддразнивал поэта Сергей Есенин, в то время было много…

Быть может, впервые в идеологической практике большевистского руководства партия в лице Сталина вставала в защиту прошлого России, прошлого русского народа, защищая их от злобного очернительства. Россия былая и Россия советская брались как единое целое. Сталин решался на заявление, носившее уже программный характер: русские рабочие, совершившие Октябрьскую революцию, «конечно, не перестали быть русскими». Это был прямой вызов троцкистско-бухаринским кругам. Что и понятно.

Вдумаемся. Времена для СССР были крайне трудные: белая эмиграция при полной поддержке буржуазных СМИ на Западе наперебой твердила, будто приход большевиков к власти был не чем иным, как результатом всеобщего обмана и насилия, помутнения народного разума, чем-то противоестественным и недолговечным. А тут разного рода партийные идеологи и близкие к ВКП(б) «люди пера» рисуют русского человека, сделавшего эту самую революцию, безнадёжным лентяем и дураком, что лило воду на мельницу врагов Советской власти. Революция, совершённая народом-недоумком? Подобный образ буквально крест-накрест перечёркивал Октябрь, а с ним и легитимность советского строя.

Зарождение имперской доминанты

К тому же уже к концу 20-х годов многое в стране принципиально изменилось. Прежний курс на немедленную либо очень скорую мировую революцию делал ненужным наличие в стране государствообразующего народа — как русского, так и любого другого. Ибо в качестве опоры и движущей силы нового общества троцкистскими и околотроцкистскими кругами рассматривались не внутренние, национальные, а внешние, интернациональные, силы — революция на Западе и помощь пролетариата передовых капиталистических стран.

Теперь же вопрос о государствообразующей силе Советской страны вставал во весь рост. Необходимым делался пересмотр либо очень серьёзная корректировка многих ключевых представлений, включая те, что возводили стену между Советской Россией и Россией прежней, исторической, насчитывающей тысячелетия истории. Требовалось ликвидировать трещину в общецивилизационных основах державы. Компромиссных ссылок на «чувства революционной национальной гордости, способной двигать горами», было уже недостаточно.

Интересы Советской державы подталкивали к более решительным идеологическим шагам. «...Молодёжь может и не помнить, да молодёжи, пожалуй, и не обязательно помнить... как мы, старые большевики... называли старую, царскую Россию тюрьмой народов»,— отмечал Сталин, «покушаясь» тем самым на один из самых видных постулатов революционной пропаганды, клеймивших имперскую действительность.

«Реабилитировалась» сама русская цивилизация, вплоть до её исторической государ-ственности. Сталин раз за разом делает здесь аккуратные, но твёрдые шаги. «Русские цари сделали много плохого... — заявил он на обеде у К. Ворошилова 7 ноября 1937 года. — Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство — до Камчатки. Мы получили в наследство это государство... Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага...»

Большевики и Советская власть — наследники царской России? Сколь смело звучало тогда подобное заявление, сегодня нам трудно почувствовать и осознать. А ведь Сталин шёл дальше, переосмысливая многие другие «константы» партийной идеологии той поры. «Кроме права народов на самоопределение, есть еще право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. Бывают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим, высшим правом, — правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти...»

Таким образом, историческое государство Российское — и дооктябрьское, и советское — восстанавливало свои целостность и единство, которые, по мысли Сталина, требовалось самоотверженно защищать. Советская эпоха переставала быть этакими «скобками» в русской, российской истории. Наоборот, она чётко вписывалась в качестве органичной части в контекст всей русской цивилизации вообще и её государственных институциональных форм в частности.

Сталин шаг за шагом создавал новую идеологическую базу. «Решение национального вопроса возможно лишь в связи с историческими условиями, взятыми в их развитии»,— утверждал он, обосновывая мысль о том, что Октябрь и социалистическое строительство не как-нибудь, а в корне переменили такого рода условия. А с ними — многие теоретические основы.

Речь начинала идти не только о классовом и политическом аспектах русского вопроса, но и о таких вещах, как особенности духовного склада и психологии русских и других национальных сообществ. «Конечно, сам по себе психический склад, или — как его называют иначе — «национальный характер», является для наблюдателя чем-то неуловимым, но поскольку он выражается в своеобразии культуры, общей нации, — он уловим и не может быть игнорирован», — доказывал Сталин в работе «Марксизм и национальный вопрос». И тем самым принципиально расширял рамки марксистского анализа действительности, вводя в оборот проблемы, ранее занимавшие в нём второстепенное значение. По существу, он ставит перед коммунистическим движением новые задачи. А именно: «...коммунистические партии должны найти национальный язык и бороться в условиях своей страны»,— отмечал он на встрече с членами югославской делегации в июне 1944 года.

Битва за умы

Впрочем, проблема языка — не только политического, но и живого русского — начинает в 30-е годы занимать Сталина с особой силой. Здесь тоже далеко не всё было в порядке. Очевидны были попытки атаковать русских именно с позиций их родного языка. Ещё с первых послеоктябрьских лет в некоторых кругах партийной интеллигенции прослеживалась линия на то, чтобы если и не убрать, то существенно потеснить русский язык: заменить его на эсперанто или, на худой конец, отказаться от русского алфавита и ввести латинский. Обоснования черпали всё из того же источника — из разглагольствований насчёт «эксплуататорского прошлого» (а то и настоящего?) русского народа и упрощенного взгляда на мировую революцию.

Конечно, подобные наскоки можно было рассматривать с чисто комической стороны. Сталин это любил. «Новаторов» в области русского языка он сравнивал с теми «марксистами», которые «утверждали, что железные дороги, оставшиеся в нашей стране после Октябрьского переворота, являются буржуазными, что не пристало нам, марксистам, пользоваться ими, что нужно их срыть и построить новые, «пролетарские» дороги,— откровенно потешался он в своём труде «Марксизм и вопросы языкознания», увидевшем свет в 1950 году. — Они получили за это прозвище «троглодитов»...» Однако не на всё можно было отзываться смехом.

Казалось бы, вопрос был давно закрыт: ещё в январе 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление, которое, в частности, гласило: «Предложить Главнауке прекратить разработку вопроса о латинизации русского алфавита». Ан нет. Муссирование данной темы, в том числе под видом этакого «интеллектуального тренинга», продолжалось. Сталину приходилось заново отбивать атаки тех, кто требовал введения в СССР некоего «классового» языка. При этом он подчёркивал, что подобный «примитивно-анархиче-ский взгляд на общество, классы, язык» способен лишь на одно — внести анархию в общественную жизнь и создать угрозу распада общества.

Впрочем, проблема уже не исчерпывалась судьбами русского языка. В условиях послевоенного оживления в стране силы, с которыми боролся Сталин, перешли в наступление.

На этот раз — в области культуры и массового сознания. Противостояние идей зачастую как бы вплеталось тут в ткань чрезвычайно трудной и вместе с тем героической жизни людей, возрождавших из руин страну — страну, которая, несмотря на эти руины, уже встала в ряд мировых сверхдержав. Тихой сапой прокладывала себе путь примерно та же политика разложения изнутри, что прорвалась спустя 40 лет на поверхность нашей жизни под именем «перестройки».

Яркий образ происходившего дал писатель А.А. Фадеев на встрече творческой интеллигенции со Сталиным в 1946 году. «Сегодня приходишь в один кинотеатр — стреляют, приходишь в другой — стреляют: повсюду идут кинофильмы, в которых герои без конца борются с врагами, где рекой льётся человеческая кровь. Везде показывают одни недостатки и трудности. Народ устал от борьбы и крови», — как бы суммирует он то, что хлещет и с нынешних телеэкранов. И требует позитивной программы воздействия на умы: «Мы хотим попросить вашего совета — как показывать в наших произведениях другую жизнь: жизнь будущего, в которой не будет крови и насилия, где не будет тех неимоверных трудностей, которые сегодня переживает наша страна».

И позиция писателя нашла отклик со стороны Сталина. Отклик, за которым нетрудно разглядеть солидный «багаж» уже накопленных по данному поводу размышлений и выводов: «Всё чаще на страницах советских литературных журналов появляются произведения, в которых советские люди — строители коммунизма изображаются в жалкой, карикатурной форме. Высмеивается положительный герой, пропагандируется низкопоклонство перед иностранщиной, восхваляется космополитизм, присущий политическим отбросам общества... В кинофильмах появилось мелкотемье, искажение героической истории русского народа».

Сталин вновь, как то случалось и раньше, выявил здесь двойную цель очередной волны агрессивного западничества — удар как по системе ценностей социалистического общества, так и по образу русского народа, являющегося главным носителем и творцом этих ценностей.

Он ощутил момент, когда таранные атаки на советскую государственность сменились на опосредованные и скрытые попытки исподтишка воздействовать на умы, на то, что в наше время называется нейролингвистиче-ским программированием. «Есть классовая подоплёка и у так называемой западной популярной музыки, так называемого формалистического направления, — размышлял он. — Такого рода, с позволения сказать, музыка создается на ритмах, заимствованных у сект «трясунов», «танцы» которых, доводя людей до экстаза, превращают их в неуправляемых животных, способных на самые дикие поступки. Такого рода ритмы создаются при участии психиатров, строятся таким образом, чтобы воздействовать на подкорку мозга, на психику человека. Это своего рода музыкальная наркомания, попав под влияние которой, человек уже ни о каких светлых идеалах думать не может, превращается в скота, его бесполезно призывать к революции, к построению коммунизма. Как видите, музыка тоже воюет».

Одновременно в массовое сознание, как предупреждал Сталин, вбрасываются и закрепляются вещи отнюдь не «музыкального» свойства, прямо касающиеся круга самых серьёзных общественных вопросов и дел. «Наших же людей изображали одетыми в лапти, в рубахах, подпоясанных верёвкой, и распивающих водку из самовара», — с гневом обрушивался он на современные ему образцы тех, как мы сегодня скажем, видеоматериалов, что в конце ХХ — начале ХХI столетия оказались превращены власть имущими почти что в суть всей культурообразующей продукции.

В общем, борьба за достоинство русских вновь становилась борьбой за достоинство страны в целом. Начало «холодной войны» делало такую государственную политику жизненно необходимой и неизбежной. Своё место в мире заново приходилось защищать. Но уже не оружием, а правдой истории. «И вдруг отсталая «лапотная» Россия, эти пещерные люди-недочеловеки, как нас изображала мировая буржуазия,— с сарказмом подчёркивал Сталин,— разгромила наголову две могущественные силы в мире — фашистскую Германию и империалистическую Японию, перед которыми в страхе трепетал весь мир». Казалось бы, речь шла о вещах, само собой разумеющихся: с триумфального для СССР окончания войны минул всего лишь год, и ничто не могло стереться в памяти. Но нет: напор антисоветчины, а значит, и русофобии как извне, так и изнутри не ослабевал. И приходилось напоминать более чем очевидное.

* * *

Военная эпопея и победа СССР во многом прояснили и разрешили русский вопрос. Во всяком случае, его политическую составляющую. Мало того, он обрёл огромное и реальное геополитическое значение. Русские заново вернули себе роль государствообразующего народа. Открытая русофобия получила серию серьёзнейших ударов. Русский вопрос превращался в знамя и базис глобального социалистического переустройства уже не России, а Европы и мира. Советская власть, утверждает Сталин, это «единственная в своём роде власть, вышедшая из русских народных масс и родная, близкая для них». И вместе с тем «Советская власть в России — это база, оплот, прибежище революционного движения всего мира».

Тем самым переосмысливалась сама концепция всемирного революционного процесса. «Величайшее международное значение «русского вопроса»,— как никогда актуально звучали сталинские слова,— является теперь фактом, с которым не могут уже не считаться враги коммунизма». Вопрос этот приобретал не только национальное, но и интернациональное, глобальное значение. И потому: «Два фронта образовались вокруг «русского вопроса»: фронт противников республики Советов и фронт её самоотверженных друзей».

Национальный вопрос, понимаемый в самом широком социальном смысле, выдвигается Сталиным как грозное оружие против капиталистического строя, а также против той волны, сминающей всё национальное, которую ныне мы называем глобализацией по-американски. Русский вопрос в сталинском понимании обретал цивилизационный характер — характер движущей силы коренного преобразования общества.

Источник: http://kprf.ru/rus_soc/76534.html

СТАЛИН в ОКТЯБРЕ (статья Ю.П. Белова)

К 90-летию Великой социалистической революции

 Накануне 90-летия Великой Октябрьской социалистической революции главное внимание пишущих о ней сосредоточено на грандиозной фигуре Ленина, что объяснимо: он был ее движущей политической и интеллектуальной силой, ее вождем. После его смерти ведущую роль в определении судьбы Октября отечественная история отвела Сталину. История не ошиблась — она никогда не ошибается.
Октябрь 1917 года выдвинул целую плеяду незаурядных личностей. Сталин в их ряду оказался наиболее готовым к решению задачи, не сулившей быстрой и лёгкой славы, — защитить и продолжить завоевания великой революции. Увидеть это в канун величайшего события ХХ века, что потрясло весь мир, никто тогда не мог.
Однако сегодня, пристально вглядываясь в российские реалии девяностолетней давности, можно разглядеть некоторые контуры великого политика в тогда уже зрелом и ещё молодом революционере (в октябре 1917 года Сталину шёл тридцать восьмой год). Это нужно сделать прежде всего потому, что нынешние от власти кормящиеся «исследователи» истории Октября, не говоря уже о советологах Запада, пытаются принизить роль Сталина в русской революции (так Октябрьскую революцию часто называл Ленин), свести её чуть ли не к нулю.
Из марксистских исследователей наиболее полно, по нашему мнению, раскрыл роль Сталина в Октябре Н.И.Капченко в своей масштабной монографии «Политическая биография Сталина» (Тверь — 2004). Опираясь на содержащийся в ней обширный исторический материал, попытаемся представить читателю очертания Сталина-политика, государственного деятеля в Сталине-революционере, соратнике Ленина на пути к Октябрю.

Соратник Ленина
Начнём с апреля 1917 года — именно тогда Ленин огласил свои знаменитые «Апрельские тезисы», которые взорвали политическую жизнь России. Возвестили о неизбежности новой социальной бури, о необходимости и возможности прорыва к социализму. Тезисы Ленина вызвали смятение в большевистском руководстве. Ряд партийных лидеров встретили их как грозящую опасность для большевиков политического экстремизма (да!) — не верили в возможность социалистического переворота в России. У всех на слуху была оценка ленинских тезисов Плехановым — «бред сумасшедшего».
«Апрельские тезисы» явились неожиданностью и для Сталина. Но он преодолел известный догмат, согласно которому социалистическая революция возможна в развитой капиталистической стране, где сконцентрирован промышленный пролетариат. Сталин встал на сторону Ленина безоговорочно, пошёл за ним без колебаний. Выделим это особо, так как Сталин никогда не был замечен в легкомыслии и склонности к авантюризму. Верил только тому, что им глубоко продумано, переосмыслено и стало убеждением. Как точно заметил А.Улам — американский историк-политолог, Сталин в 1917 году входил в политическую когорту тех, кто «рассматривал бесчисленные проблемы власти в холодном неэмоциональном свете» и «впечатлял своих коллег прозаической практичностью». К апрелю 1917 года он уже был политической фигурой первого плана — известный в большевистской партии революционер-организатор рабочего движения в Закавказье, известный теоретик по национальному вопросу, прошёл закаляющую школу тюремных заключений и ссылок в суровые, северные края России.
«Апрельские тезисы» Ленина требовали коренного пересмотра всей политической стратегии большевиков. Этот пересмотр состоялся драматически на седьмой (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б), что прошла в Петрограде с 24 по 29 апреля 1917 года. Открывая её, Ленин высказал мысль, которая повергла в шок «правоверных» марксистов: «В ХIХ веке, наблюдая пролетарское движение разных стран и рассматривая возможные перспективы социальной революции, Маркс и Энгельс говорили неоднократно, что роли этих стран будут распределены в общем пропорционально, сообразно национально историческим особенностям каждой из них. Эту свою мысль они выражали, если её кратко сформулировать, так: французский рабочий начнёт, немецкий доделает.
На долю российского пролетариата выпала великая честь начать...»
Рыков, сторонник Каменева и Зиновьева и один из видных большевиков, решительно выступил против социалистической перспективы развития революции в России: «Можем ли мы рассчитывать на поддержку масс, выкидывая лозунг пролетарской революции? Россия самая мелкобуржуазная страна в Европе. Рассчитывать на сочувствие масс социалистической революции невозможно, и потому, поскольку партия будет стоять на точке зрения социалистической революции, постольку она будет превращаться в пропагандистский кружок. Толчок к социальной революции должен быть дан с Запада. Толчок от революционной солдатской руки идет на Запад, там он превращается в социалистическую революцию, которая будет опорой нашей революции».
Призывать к пролетарской революции в крестьянской России?! — это было непереносимо для тех, кто воспринимал учение Маркса как талмуд. Для них крестьянская Россия была страной мелкобуржуазной — не более. А Ленин утверждал в своих тезисах: «Не парламентская республика — возвращение к ней от С.Р.Д. было бы шагом назад, — а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху». И говорил о пролетарской диктатуре в форме этих («и крестьянских») Советов, что «правоверными» марксистами расценивалось не иначе, как предательство Маркса. За «Апрельские тезисы» Ленина обвинили в русификации марксизма.
Сталин понял Ленина раньше других большевиков, так как давно осмыслил и принял ленинское кредо: аграрный вопрос — гвоздь русской революции. Размышляя над судьбами русского вопроса как прежде всего социального, он еще в 1913 году в своей работе «Марксизм и национальный вопрос» (первоначальное название «Национальный вопрос и социал-демократия») писал: «Судьбы русского вопроса, а значит, и «освобождение» наций, связываются в России с решением аграрного вопроса».
Союз рабочего класса и крестьянства, опора на революционный потенциал крестьянства, русского — в первую очередь, при ведущей роли пролетариата — это был русский путь в социалистической революции. Не «русификацию» марксизма, а диалектическое его использование в приложении к национально-историческим особенностям России — вот что предложил Ленин партии в «Апрельских тезисах».
Сталин-диалектик по достоинству оценил ленинский метод выработки политической стратегии партии и следовал ему с безупречностью, когда история возложила на него ответственность за судьбу Октября.
На Апрельской конференции он впервые выступил официальным докладчиком по национальному вопросу. В основных положениях доклада обнаружился сталинский государственный стиль мышления. Докладчик провёл чёткую грань между принципиальным признанием права наций на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства и целесообразностью такого отделения: «Признавая за угнетёнными народностями право на отделение, право решать свою политическую судьбу, мы не решаем тем самым вопроса о том, должны ли в данный момент отделиться какие-то нации от Российского государства. Я могу признать за нацией право отделиться, — говорил Сталин, — но это ещё не значит, что я её обязал это сделать. Народ имеет право отделиться, но он, в зависимости от условий, может и не воспользоваться этим правом».
То был государственный подход к решению национального вопроса. Сталин знал, что в условиях анархии и хаоса, порождённых Февралем 1917 года, целый ряд национальностей России оказался в состоянии полного отделения и полной оторванности друг от друга — над страной и государством нависла угроза распада.
Апрельская конференция, можно сказать, открыла Сталину дверь в историю. Никто этого не мог предположить тогда даже в самом смелом воображении. Но теперь, когда предоктябрьская история стала объектом исследования, данное утверждение не будет преувеличением. Авторитет большевиков в народе быстро рос, как только ленинские «Апрельские тезисы» стали достоянием масс. Кризис Временного правительства обострялся с каждым днём и всем, даже в буржуазной среде, становилось ясно, что драматическая развязка неизбежна и что в ней большевики сыграют не последнюю роль.
Решением Апрельской конференции Сталин впервые вводится в состав ЦК. После конференции ЦК образовал Бюро (или узкий состав ЦК), в которое вошло четыре человека: Ленин, Зиновьев, Сталин и Каменев (названы в порядке числа полученных каждым голосов при баллотировании в ЦК).
Роль Сталина в мае—июне 1917 года не бросалась в глаза: он с неохотой исполнял обязанности публичного политика — «не для него были популярность и слава» (И.Дойчер). Он не увлекался, подобно Троцкому, выступлениями на митингах, участием в других публичных акциях. Не пытался, как это делал непрерывно ораторствующий Троцкий, показать себя в качестве видной политической фигуры. Сталина, как и прежде, притягивала к себе реальная политическая деятельность, деятельность организаторская. Он чувствовал себя в ней как рыба в воде. Потому внешне его роль казалась скромной. Но она была бесспорно важной, значительной во всей истории Октября.
В дни июньского кризиса, когда большевики сдерживали готовность питерских рабочих выйти на демонстрацию под политическими лозунгами и с оружием (не время — партию обвинили бы в попытке захвата власти), Сталин находился в центре политических событий: вместе со Свердловым руководил большевистской фракцией Петросовета, выступал на различных конференциях и совещаниях большевиков и, что важно, давал в печати («Правда») графически чёткую характеристику сложившейся ситуации, высказывал принципиальные соображения относительно дальнейшей тактики и стратегии партии. В частности, он подчёркивал: «Война и связанная с ней разруха обостряют классовые противоречия до последних пределов. Политика соглашений с буржуазией, политика лавирования между революцией и контрреволюцией становится явно несостоятельной». В свойственном ему лаконичном стиле формулировал самые актуальные задачи: «Первая заповедь — не поддаваться провокации контрреволюционеров, вооружиться выдержкой и самообладанием, беречь силы для грядущей борьбы, не допускать никаких преждевременных выступлений».
Подчеркнём, что предугадать конкретное направление развития событий в ту пору, в пору стремительного разворота стихийного революционного потока, было невероятно сложно — требовалось искусство политического предвидения. Сталин продемонстрировал это искусство как в июньские, так в июльские кризисные дни.
После провала наступления на фронте в Петрограде вспыхнули стихийные демонстрации. События развивались бесконтрольно. Возникла угроза антиправительственного вооружённого выступления. Большевики были против него, поскольку в армии и провинции революционный кризис не назрел. Но уже вечером 3 июля некоторые воинские части и присоединившиеся к ним рабочие Путиловского и других заводов столицы, вышли на улицу. Демонстрация началась и шла под лозунгами: «Долой Временное правительство!», «Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!». Большевики возглавили движение, чтобы придать ему организованный мирный характер. 4 июля 500 тыс. рабочих, солдат и матросов вновь вышли на демонстрацию. Звучало многотысячное: «Вся власть Советам!». Демонстрация расстреляна. Временное правительство объявило Петроград на военном положении. Начались аресты, разгромлены редакция «Правды» и её типография. 6 июля отдан приказ об аресте Ленина. Эсеро-меньшевистский ЦИК Советов признал за Временным правительством «неограниченные полномочия и неограниченную власть». Кончилось двоевластие.
Ленин в подполье — так решил ЦК, опасаясь за его жизнь. Троцкий же демонстративно уходит в тюрьму — добровольно отдаёт себя в руки «правосудия» (мол, раз объявили об аресте Ленина, то берите и меня). То был продуманный жест, позволяющий красиво устраниться от надвигающихся драматических событий.
Сталин, как и в дни июньского кризиса, находится в центре тяжелейшей борьбы. Его организаторская работа направлена на то, чтобы смягчить удар контрреволюции, не допустить разгрома большевистских организаций, обеспечить отступление в порядке. Для этого он вёл дипломатические переговоры с представителями властей и партий, входящих в правительство. И он, неслучайно, что он, выступает с отчётным докладом ЦК об июльских событиях на экстренной конференции Петроградской организации большевиков. Даёт анализ нового этапа развития революции: «Как марксисты, мы должны подойти к кризису власти не только с формальной точки зрения, но, прежде всего, с точки зрения классовой. Кризис власти — это напряжённая, открытая борьба классов за власть»; «Мирный период развития революции кончился. Настал новый период, период острых конфликтов, стычек, столкновений. Жизнь будет бурлить, кризисы будут чередоваться. Солдаты и рабочие молчать не будут».
Велика роль Сталина в июльских событиях. Благодаря ему партия вышла из критической ситуации с небольшими потерями. Но особенно велика его роль в подготовке и проведении VI съезда партии, принявшего историческое решение (тогда уже все сознавали, что оно именно историческое) о курсе на взятие власти путём вооружённого восстания. На съезде Сталин впервые выступил в качестве основного докладчика с отчётом ЦК партии и с докладом о политическом положении. Атмосфера в зале была непростой: немало делегатов готовилось оспорить ленинскую позицию по вопросу о перспективах развития социалистической революции в России. Дискуссия по данному вопросу разгорелась, когда обсуждался проект резолюции съезда. В одном из её пунктов говорилось: «задачей этих революционных классов явится тогда напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки и для направления её, в союзе с революционным пролетариатом передовых стран, к миру и социалистическому переустройству общества». Преображенский (в будущем активный участник троцкистской оппозиции) внёс поправку в концовку резолюции: «для направления её к миру и при наличии пролетарской революции на Западе — к социализму».
Сталин резко возразил: «Я против такой поправки. Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». В его возражении ключевыми явились такие утверждения: «База нашей революции шире, чем в Западной Европе», «У нас же рабочих поддерживают беднейшие слои крестьянства»; «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».
Это была решительная защита ленинской позиции, которую Сталин изложил в докладе своими словами: «Было бы недостойным педантизмом требовать, чтобы Россия «подождала» с социалистическими преобразованиями, пока Европа «не начнёт». Съезд отверг поправку Преображенского, за которую ратовал и Бухарин.
Можно утверждать, что на VI съезде партии Сталин внёс свой весьма значимый вклад в теорию построения социализма в одной, отдельно взятой стране.
На VI съезде Сталин предстал перед партией как крупный политический руководитель, способный брать на себя всю полноту ответственности за выполнение партийных решений в критические моменты истории. Из узкой группы ЦК в кризисные июльские дни он остался один и проявил необходимые хладнокровие и решительность (Ленин с Зиновьевым находились в подполье, Каменев арестован). Понятно, что исполнение им ответственной роли не стало бы столь успешным, если бы не доверие и постоянная поддержка Ленина (Сталин являлся одним их его связных в период вынужденного подполья). Но сам факт ленинского доверия о многом говорит.
Сталин предстал перед съездом и как теоретик, и как полемист, способный наносить разящие удары по всем, кто пытался подвергнуть сомнению ленинский курс на социалистическую революцию в России. Можно сказать, что на VI съезде партии он нанёс первые упреждающие удары по будущим активным носителям троцкизма.

Накануне
Остановимся на политической деятельности Сталина в сентябре—октябре 1917 года. Именно этот период зарубежные исследователи-антисталинисты стремятся представить без Сталина, пытаясь доказать, что он оказался человеком, оставшимся вне Октябрьской революции (Р.Такер, Р.Слассер). Им вторят и российские антисоветчики. В недавно опубликованной обширной статье Солженицына «На обрыве повествования» («Литературная газета», 18—24 июля 2007 г.), посвящённой октябрьским событиям 1917 года, имя Сталина не упоминается. В ней на первом плане Троцкий, Ленин — на втором. Всё как у Троцкого в «Уроках Октября». По версии последнего, Сталин чуть ли не проспал революцию. Эта клеветническая версия всячески тиражируется сегодня.
Обратимся к фактам истории, что запечатлены в проколах заседаний ЦК РСДРП(б).
В протоколе заседания ЦК от 15 сентября центральным в повестке дня значится вопрос о письмах Ленина, в которых он убеждает членов ЦК в том, то «большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки».
Каково отношение ЦК к письмам вождя? Отнюдь не положительное у большинства. В протоколе зафиксировано:
«Тов. Сталин предлагает разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их. Решено перенести на ближайшее заседание ЦК.
Ставится на голосование вопрос, кто за то, чтобы был сохранён только один экземпляр писем. За — 6, против — 4, воздержалось — 6.
Тов. Каменевым вносится предложение принять следующую резолюцию:
ЦК, обсудив письма Ленина, отвергает заключающиеся в них практические предложения, призывает все организации следовать только указаниям ЦК и вновь подтверждает, что ЦК находит в текущий момент совершенно недопустимым какие-либо выступления на улицу».
Как видим, Сталин твёрдо стоял на стороне Ленина, когда в большевистском руководстве сильны были антиленинские настроения и колебания — а не велик ли риск, не окажется ли партия банкротом, коль потерпит поражение?
За протокольной записью заседания ЦК надо видеть жёсткую борьбу сторонников и противников Ленина. В ней очевидна активная позиция Сталина как твёрдого ленинца. В сентябре он писал: «Контрреволюция ещё не разбита. Она только отступила, спрятавшись за спиной правительства Керенского. Революция должна взять и эту вторую линию окопов контрреволюции, если она хочет победить»; «Задача пролетариата — сомкнуть ряды и неустанно готовиться к грядущим битвам».
В решающие недели октября 1917 года Сталин — на острие главных событий.
10 октября состоялось ставшее историческим заседание ЦК большевиков. На нём выступил Ленин с анализом текущего момента: «Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти... Политическая обстановка, таким образом, готова. Надо говорить о технической стороне. В этом всё дело. Между тем мы, вслед за оборонцами, склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха».
10 голосами против 2 (Каменев и Зиновьев) принимается резолюция: вооружённое восстание созрело и «ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы».
Среди 12 участников заседания ЦК был Сталин. 10 октября в газете «Рабочий путь» публикуется его статья «Контрреволюция мобилизуется — готовьтесь к отпору», созвучная принятому на заседании ЦК решению: «Советы и комитеты должны принять все меры к тому, чтобы второе выступление контрреволюции (первым было выступление генерала Корнилова. — Ю.Б.) было сметено всей мощью великой революции».
На заседании ЦК 10 октября учреждается Политическое бюро «для политического руководства в ближайшее время...». В Политбюро вошли: Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов. Так записано в протоколе.
Не менее важным, историческим было и заседание ЦК
16 октября. Состав его участников куда более представителен, чем 10 октября: помимо членов ЦК в заседании участвовали многие члены Петроградского комитета, Военной организации партии и др. Дело подготовки вооружённого восстания переводится из плоскости теоретических споров на практические рельсы. С обоснованием своей прежней позиции выступил Ленин. Анализируя сложившую в стране ситуацию, он делает жёсткий вывод о необходимости «самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооружённым восстанием».
В протокольной записи зафиксирована бурная дискуссия по выступлению Ленина. В ней Сталин высказал, в частности, следующее: «День восстания должен быть целесообразен. Только так надо принимать резолюцию... То, что предлагают Каменев и Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции сорганизоваться; мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию. Почему бы нам не предоставить себе возможности выбора дня и условий, чтобы не давать возможности сорганизоваться контрреволюции». Поскольку жаркий спор шел по вопросу о дне восстания (Ленин предложил начать его до открытия II Всероссийского съезда Советов, намеченного на 25 октября, и настаивал на этом), то можно заключить: Сталин выступил с обоснованием необходимости принять ленинское предложение. Далеко не все с этим были согласны. Высказывались мнения об опасности форсирования событий.
Результаты бурной дискуссии таковы: за вооружённое восстание до 25 октября проголосовало 19 человек (Сталин среди них), 2 — против, 4 — воздержались.
17 октября Каменев и Зиновьев (2 — против) выступили в непартийной печати со своей особой точкой зрения — совершили акт политического предательства.
Реакция Ленина известна — он обратился с письмом (нет, не к ЦК) к членам большевистской партии, в котором бескомпромиссно заявил: «Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю и всеми силами и перед ЦК, и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии». В ЦК единодушной поддержки Ленина не сложилось: одни решительно осуждали Каменева и Зиновьева, другие (их оказалось не меньше первых) считали, что их надо вывести из ЦК и обязать впредь не допускать заявлений против партийных решений, иными словами, не исключать из партии. Неожиданной для многих оказалась точка зрения Сталина. Она изложена в протоколе: «Тов. Сталин считает, что Каменев и Зиновьев подчинятся решениям ЦК, доказывает, что всё наше положение противоречиво; считает, что исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух т.т. подчиниться, но оставить их в ЦК». Все знали, что Сталина нельзя заподозрить в либерализме. И вдруг: исключение — не рецепт, оставить в ЦК. Пожалуй, Сталин впервые не согласился с Лениным. Не согласился накануне решающих событий (?!).
Автор «Политической биографии Сталина» Н.И.Капченко высказал предположение, что за примирительной позицией Сталина скрывалась его внутренняя неуверенность в окончательном исходе вооружённого восстания. На наш взгляд, для такого предположения нет никаких оснований: вся предшествующая политическая деятельность Сталина свидетельствует о том, что он принимал решения, будучи убеждён в их верности и исполнимости, и способен был в других вселять уверенность в этом. Попытка психологического анализа его политического поведения бесперспективна: предпринимающие её дают волю своему воображению и отрываются от объективной реальности. А она в то время была такова: Ленин благодаря своему громадному авторитету добился поддержки его позиции большинством ЦК, но меньшинство (Каменев и Зиновьев плюс четверо воздержавшихся) отражало нерешительность, колебания определённой части партии. Перед историческим действием — восстанием против буржуазной власти необходимо было монолитное единство. Добиться его в несколько дней (их оставалось всего семь) методом исключения «штрейкбрехеров» — дело не реальное. В выступлении Сталина с обоснованием предложения оставить Каменева и Зиновьева в ЦК ключевыми являются слова: «положение противоречиво», «нужно сохранить единство партии». Думается, что в сталинском предложении проявился политический практицизм, необходимый перед решающей схваткой. Именно этот практицизм заставил Ленина и ЦК внять совету Сталина — Каменева и Зиновьева оставили в ЦК, обязав их подчиниться его решению. И они подчинились.
Сталин извлёк урок из анализируемой ситуации. Когда он встал у руля руководства партией и государством, то исключил всякую возможность нахождения в ЦК ВКП(б) противников её генеральной линии и колеблющихся. Случилось это накануне схватки со смертельным противником — германским фашизмом.
На заседании ЦК РСДРП(б) 16 октября, после решения вопроса о вооруженном восстании, учреждён был партийный практический центр по руководству восстанием — Военно-революционный центр в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. Итак, Сталин к 25 октября 1917 года работал в двух органах партии, что были штабом вооружённого восстания — в Политбюро ЦК и Военно-революционном центре. На том же заседании ЦК он вводится в состав Исполнительного комитета Советов и выступает с рядом инициатив, свидетельствующих о его уверенности в победе восстания.
24 октября, вечером, Ленин прибывает в Смольный. Информирует его о ходе политических событий Сталин.

Противостояние
Западные советологи и доморощенные «исследователи» — не первопроходцы в мифологии о Сталине. Первым, кто создал миф о его периферийной роли в Октябрьской революции, был Троцкий. Его уверенность в том, что только ему принадлежит монопольное право исполнять роль вождя, не имела границ. Препятствием для осуществления честолюбивых замыслов Троцкого был Сталин. Авторитет последнего заметно рос в партии, в то время как популярность Троцкого, о которой он всегда чрезвычайно заботился, стала таять. По окончании Гражданской войны пришло время созидания. Политика переместилась из сферы войны в сферу хозяйственных дел — шёл трудный процесс восстановления донельзя разрушенной экономики страны. Трубадур перманентной революции, грезивший себя её вождем, не только не готов был к социалистическому созиданию в Советской России, но и считал построение социализма в отдельно взятой стране предательством интересов международной революции. Столкновение Троцкого со Сталиным — это не борьба за личную власть, это борьба направлений в развитии советского общества. От её исхода зависела судьба Октября 1917 года. В ней победитель мог быть только один, ничья не допускалась историей.
Троцкий первым решил нанести удар по своему грозному противнику. Он первым бросил ему вызов. Для этого выбрал оружие, которым хорошо владел, — историческую публицистику. В 1924 году Троцкий публикует книгу «Уроки Октября». Её главные герои — сам Троцкий и Ленин (именно в такой очерёдности). О Сталине ни слова, как будто не было его в революции. В качестве антигероев выведены Каменев и Зиновьев. Троцкий подробно пишет об их «штрейкбрехерстве» накануне Октября, что позволяет ему сделать прозрачный намек: а кто предлагал их оставить в ЦК партии? Описывая июльские события 1917 года, Троцкий даже не упомянул VI съезд партии, решения которого нацелили большевиков на вооружённое восстание. Такая «забывчивость» обнаруживает заведомую тенденциозность автора. «Забыл» он сказать и о своём отсутствии на заседании ЦК 16 октября 1917 года, когда вопрос о революции был переведён из сферы теории в сферу политической практики — создан партийный практический центр по руководству восстанием (Сталин в его составе). Троцкий «по забывчивости» подменил этот центр Военно-революционным комитетом при Петроградском Совете, в состав которого он входил.
Автор «Уроков Октября» пространно рассуждает об отношении Ленина к Предпарламенту, созданному на Демократическом совещании, с целью отвлечь массы от революционной борьбы. И ни слова о том, что 21 сентября на заседании большевистской фракции совещания с докладом выступил Сталин, изложивший ленинскую позицию в отношении буржуазных форм «демократической говорильни». Троцкий обошёл молчанием важнейшие события на пути к Октябрю, связанные с именем Сталина.
Троцкий сознательно пошёл на умолчание роли Сталина в великой революции. Ему нужно было заявить о себе как о единственном преемнике Ленина. Нужно было спровоцировать читателей его книги на мысль, что Генеральный секретарь ЦК партии Сталин не может претендовать на исполнение такой роли: тов. Сталин находился в отдалении от Ленина в Октябрьской революции, а вот тов. Троцкий, как и Ленин, являлся её вождём. Чтобы разглядеть этот подтекст «Уроков Октября», надо знать и понимать политическую жизнь Советской России 1924 года. Её главный вопрос: кто встанет у руля руководства партией и соответственно — куда пойдет страна?
Роль Троцкого значительна в Октябрьском перевороте, что бесспорно. Но сам он видел и оценивал её как исключительную, равную роли Ленина, а в чём-то и превосходящую её. С непомерным тщеславием и самолюбованием он, в частности, утверждал в «Уроках Октября»:
«С того момента, как мы, Петроградский Совет, опротестовали приказ Керенского о выводе двух третей гарнизона на фронт, мы уже вступили фактически в состояние вооружённого восстания. Ленин, находящийся вне Петрограда, не оценил этот факт во всём его значении...
...После «тихого» восстания столичного гарнизона к середине октября, с того момента, как батальоны по приказу Военно-революционного комитета отказались выступить из города и не вышли, мы имели в столице победоносное восстание...
...Восстание 25 октября имело только дополнительный характер».
Итак, по Троцкому, выходит, что зря Ленин направил «Письмо членам ЦК», в котором требовал: «Ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом, решать дело сегодня непременно вечером или ночью». Сегодня — это 24 октября. Выходит, зря в тот же день, 24-го, ЦК партии провёл заседание с обсуждением ленинского письма. В протоколе заседания, в частности, записано: «Троцкий считает необходимым устроить запасной штаб в Петропавловской крепости...». К чему всё это, если «тихое» восстание уже победило?..
Партия для Троцкого была лишь фоном для живописания им своей «героической» роли в Октябре. Позже, в 1935 году, он запишет в своём дневнике: «Если бы в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции». Комментарии, как говорится, излишни. В «Уроках Октября» данная мысль заключена в подтексте. Сталин первым обнажил её, первым развенчал легенду об особой роли Троцкого в Октябрьском восстании, что было для последнего непереносимо.
Выступая на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС в ноябре 1924 года, Сталин говорил: «Троцкисты усиленно распространяют слухи о том, что вдохновителем и единственным руководителем Октябрьского восстания являлся Троцкий. Эти слухи особенно усиленно распространяются так называемым редактором сочинений Троцкого, Ленцнером. Сам Троцкий, систематически обходя партию, ЦК партии и Петроградский комитет партии, замалчивая руководящую роль этих организаций в деле восстания и усиленно выдвигал себя, как центральную фигуру Октябрьского восстания, вольно или невольно, способствует распространению слухов об особой роли Троцкого в восстании. Я далёк от того, чтобы отрицать несомненно важную роль Троцкого в восстании. Но должен сказать, что никакой особой роли в Октябрьском восстании Троцкий не играл и играть не мог, что, будучи председателем Петроградского Совета, он выполнял лишь волю соответствующих партийных инстанций».
И далее: «Иначе и не могло быть: стоило Троцкому нарушить волю ЦК, чтобы лишиться влияния на ход дел. Разговоры об особой роли Троцкого есть легенда, распространяемая услужливыми «партийными» кумушками.
Это не значит, конечно, что Октябрьское восстание не имело своего вдохновителя. Нет, у него был свой вдохновитель и руководитель. Но это был Ленин, а не кто-либо другой».
Сталин всё расставил по своим местам.
Поверженный Лев до конца своих дней мстил Сталину за его, Льва Троцкого, разоблачение. Но всё это случится потом. Тогда же, в 1924 году, он не решился на публичный ответ.
Сталин не был бы Сталиным, если бы не поставил вопрос: «для чего понадобились Троцкому все эти легенды об Октябре и подготовке Октября, о Ленине и партии Ленина?» И если бы не дал ответа на него: «Троцкому «дозарезу» нужно развенчать партию, её кадры, чтобы от развенчивания партии перейти к развенчанию ленинизма. Развенчивание же ленинизма необходимо для того, чтобы протащить троцкизм, как «единственную», «пролетарскую» (не шутите!) идеологию. Всё это, конечно (о, конечно!), под флагом ленинизма, чтобы процедура протаскивания прошла «максимально безболезненно».
Сталин вскрыл особенности троцкизма и показал его опасность для судьбы Октября: подмена социалистической революции в России (одной стране) непрерывной (перманентной) революцией в мировом масштабе; подрыв единства партии организационным оппортунизмом («Троцкизм в организационной области есть теория сожительства революционеров и оппортунистов, их группировок и группировочек в недрах единой партии»); стремление к разрушению авторитета партийных лидеров («Троцкизм есть недоверие к лидерам большевизма, попытка к их дискредитированию, к их развенчанию»).
Победи Троцкий Сталина в их идейной и политической схватке, Октябрьскую революцию, а она продолжалась, ожидал бы трагичный исход. Возник бы кризис Советской власти от насильственного втягивания страны в авантюрную мировую революцию, что могло бы, при непременном содействии буржуазного Запада, привести к реставрации капитализма в России. Её распад, при вероятности новой гражданской войны, был бы неизбежен.
Сталин впервые использовал понятие «новый троцкизм» и определил его характерные черты: приспособление ленинизма к требования троцкизма (прежде всего, к идее «чистой» пролетарской диктатуры, исключающей союз пролетариата и крестьянства); подрыв единства партии путём «противопоставления старых кадров партийному молодняку»; противопоставление троцкистски трактуемого Ленина партийному руководству страны, его курсу. Новый троцкизм (неотроцкизм по-современному) отличался от старого, дореволюционного, лишь тактическими ухищрениями. Стратегия его оставалась прежней — перманентная революция.
Неотроцкизм заявил о себе при Хрущёве (понятно, что в современной редакции), но был остановлен: бросок к коммунизму, при уповании на отсутствие фатальной неизбежности войны, не состоялся. В буржуазно-либеральной редакции неотроцкизм проявил себя в полной мере в годы горбачёвской перестройки. Под лозунгами «Революция продолжается!», «Больше демократии — больше социализма!» Горбачёв и компания осуществили демонтаж партии и Советского государства — капитализм вернулся в Россию. Великий Октябрь был предан, его идеалы осквернены.
Позиции Сталина и Троцкого в Октябре 1917 года прямо противоположны. Прямо противоположным было их отношение к великой русской революции.
Троцкий вынужден был называть Октябрьскую революцию русской, потому что так называл её Ленин. Но ничего русского, национального в ней Троцкий не желал видеть. Смотрел на неё как на запал всемирной революции с обязательным её центром в Европе. С Европой, Западом связывал он судьбу Октября. Пользуясь современной терминологией, скажем: Троцкий был воинствующим евроцентристом. Его интернационализм имел западноевропейский характер. Он напоминает сегодня западный глобализм, но в оболочке «перманентности»: для Троцкого — всё должно решиться на Западе и Западом. Его никогда не интересовали национальные интересы России. Он и мысли не допускал о национальном своеобразии Октябрьской революции. О русском крестьянстве (читайте — о русском народе) говорил с презрением: «Что же такое наша революция, если не бешеное восстание... против мужицкого корня старой русской истории».
Сталин был пролетарским интернационалистом и, как и Ленин, долгое время отдавал дань идее международной революции. Но следуя Ленину и оставаясь пролетарским интернационалистом, он всё больше стал задумываться о национальном характере будущей социалистической революции в России — о её русском характере, прежде всего. Есть основание для такого предположения.
В 1913 году в своей работе «Марксизм и национальный вопрос» Сталин замечает: «В России роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы». В этой же работе делает заключение: от решения судьбы русского вопроса, как аграрного (крестьянского), зависит освобождение, т. е. судьба всех наций России. Сталин впервые вводит в марксизм понятие «русский вопрос» и определяет его интернациональный, общенациональный смысл в России.
В 1917 году на VI съезде РСДРП(б), отвечая на вопросы по докладу о политическом положении, Сталин говорит о Советах как наиболее целесообразной форме организации борьбы рабочего класса за власть и особо выделяет: «Это форма чисто русская». Не без его активного участия писались резолюции
VI съезда — в них революция в России называется русской. А в принятом съездом манифесте РСДРП встречается такое выражение: «Английские и американские капиталисты, которые в качестве кредиторов стали хозяевами русской жизни...».
Вспомним ещё раз полемику Сталина с Преображенским на VI съезде партии. Отводя евроцентристскую поправку последнего в резолюцию съезда, Сталин (ещё раз процитируем) категорично заявил: «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего». По этому поводу Р.Такер — известный американский политолог, антисталинист заметил: «Это примечательное заявление, заслуживающее в силу своей спонтанности тем большего внимания, на какой-то короткий момент приоткрыло завесу над лежащим в его основе русоцентризмом Сталина. В обмене мнениями проступали контуры будущей дискуссии в партии относительно возможности построения социализма в Советской России без революции в Европе, а в сталинском «творческом марксизме» 1917 года уже содержалась в зародыше идея построения социализма в одной, отдельно взятой стране».
Оставим на совести американца язвительность, когда он говорит о сталинском «творческом марксизме», и скажем: Сталин до Октября 1917 года мыслил категориями всемирной и национальной, русской истории, он осознавал такую важнейшую национально-историческую особенность России, как ведущая роль русского народа в её образовании и развитии. Уже тогда Сталин мыслил как революционер-политик, государственник, Троцкий — как «революционный» космополит, западник. Их непримиримое противостояние было неизбежным.
Выпячивание Троцким своей исключительной роли в истории Октября и сознательное замалчивание им роли Сталина выгодно всем антисоветчикам — от западных советологов с примкнувшими к ним радзинскими и млечиными, до так называемых нынешних патриотов, ведущих свою родословную от проантантовских Деникина и Колчака. Первым ненавистна национальная природа великой русской революции, вторым — её классовая природа. Сталин, как и Ленин, соединял в себе эти две ипостаси Октября.
Усилиями Троцкого и троцкистов был начат процесс обесценивания роли Сталина в Октябре 1917 года. Сегодня Троцкого «оживили», чтобы продолжить этот процесс — Сталина на Западе и в прозападных правящих кругах России страшатся даже усопшего.
Величайший революционер и политик ХХ века, он проявил себя человеком недюжинного ума и воли в истории Октября. В Октябре Сталин был рядом с Лениным. Тогда никто не мог подумать, что рядом с гением — гений. Это ясно теперь каждому, кто пытается объективно оценить историю прошедшего столетия.

Юрий БЕЛОВ

 

«Сталин и проблемы социализма». Статья в «Правда» к дню памяти выдающегося ученика и последователя В.И. Ленина

Иосифа Виссарионовича Сталина хоронили 9 марта 1953 года. Одним из тех, кто выступал с прощальным словом, был В.М. Молотов (кстати, в этот день ему исполнялось 63 года). Он был дольше всех и ближе всех знаком с усопшим: под руководством В.И. Ленина они вместе ставили на ноги ещё в 1912 году рабочую газету «Правда». Более десятилетия несли ответственность за страну в качестве первых лиц: Сталин как руководитель ВКП(б), а Молотов как глава правительства.

По страницам газеты «Правда», Виктор Трушков
2013-03-01 13:21

Да и в личной переписке, которую вёл Сталин, Молотов занимает, можно сказать, первое место. Так вот в тот печальный день В.М. Молотов, в частности, сказал: «Сталин не только осуществлял все эти годы повседневное руководство социалистическим строительством в СССР. Он постоянно работал над теоретическими проблемами строительства коммунизма в нашей стране и над проблемами международного развития в целом, освещая светом науки марксизма-ленинизма пути дальнейшего развития СССР, законы развития социализма и капитализма в современных условиях. Он вооружил нашу партию и весь советский народ новыми важнейшими открытиями марксистско-ленинской науки, которые на многие годы освещают наше движение вперёд, к победе коммунизма».

Зачем мы возвращаемся к его теоретическому вкладу

И.В. Сталин постоянно подчёркивал, что он всего лишь ученик Ленина, и в своём теоретическом анализе, пожалуй, точно следовал этой формуле. Он вообще исходил из того, что в борьбе пролетариата и его союзников за свои классовые интересы идейная преемственность, базирующаяся на диалектико-материалистической теории, является предпосылкой побед и потому необходима. В первой же лекции цикла «Об основах ленинизма», прочитанного в апреле — мае 1924 года в Коммунистическом университете имени Я.М. Свердлова, Сталин говорил: «Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Точнее: ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности». Потом он эту формулу повторял неоднократно. Правильная формула! Но здесь хотелось бы обратить внимание на сталинскую логику: В.И. Ленин — продолжатель дела К. Маркса, И.В. Сталин — ученик и продолжатель дела Ленина. Жаль, что эту ниточку потом бездумно оборвали: слишком дорого это обошлось нашей партии, Советской стране, международному коммунистическому движению, миру в целом. А Сталин настаивал на такой преемственности.

В последней своей теоретической работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (впервые опубликована в газете «Правда» 3—4 октября 1952 года) Сталин снова неоднократно ссылался на Ленина и приходил к выводу: «История нашего социалистического строительства показывает, что этот путь развития, начертанный Лениным, полностью оправдал себя».

Из теоретического развития Сталиным ленинских идей сегодня выберем лишь одно актуальное направление — образ социалистического созидания. Этот вопрос сегодня выдвинула сама жизнь. И это понятно: реставрация капитализма явно демонстрирует свою нежизнеспособность. Следовательно, вся тактика работы Коммунистической партии должна быть подчинена решению стратегической задачи — возвращению к строительству социализма. Мы должны объяснить трудящимся, куда их зовём, призывая избавиться от гнетущего их всевластия капитала. Антикапиталистические силы и тем более их коммунистический авангард должны знать закономерности общественного развития, не обещать нереального, не подстраиваться под сиюминутные настроения, предрассудки и заблуждения масс, а вести их за собой на основе проверенной временем научной теории.

И.В. Сталин на практике возглавлял процесс воплощения в жизнь великого ленинского открытия о «слабом звене в цепи капитализма». Он углубил это открытие. В.И. Ленин обосновал возможность первоначальной победы социалистической революции в одной или нескольких странах. Сталин теоретически и практически доказал возможность плодотворного социалистического строительства первоначально в одной стране. В 1938 году он писал, отвечая одному из комсомольских пропагандистов:

«Может ли рабочий класс нашей страны преодолеть противоречия с нашим крестьянством и наладить с ним союз, сотрудничество? Может ли рабочий класс нашей страны в союзе с крестьянством разбить буржуазию нашей страны, отобрать у неё землю, заводы, шахты и т.п. и построить своими силами новое, бесклассовое общество, полное социалистическое общество?..

Ленинизм отвечает на эти вопросы положительно. Ленин учит, что «мы имеем всё необходимое для построения полного социалистического общества». Стало быть, мы можем и должны собственными силами одолеть свою буржуазию и построить социалистическое общество».

Сталин дал образцы применения марксизма-ленинизма к практике социалистического строительства, которое последующие руководители нашей Компартии повторить не сумели — и не только из-за слишком мелкого своего масштаба, но и из-за поверхностного знания, из-за примитивного представления о марксистско-ленинской теории. Не случайно и сегодня можно встретиться с работами, в которых за новизну выдаётся повторение теоретических и мировоззренческих задов то вековой, а то и более чем двухтысячелетней давности. Такой «хвостизм», в частности, проявляется, например, в том, что под слишком громкие уверения в верности Ленину предлагается очень критически, чуть ли не с подозрением относиться к… Карлу Марксу, «вытеснившему диалектический подход диалектико-материалистическим», навязавшему коммунистическому движению воинствующий материализм.

Наконец, не будем закрывать глаза и на то, что фигура Сталина оказалась в центре острейшей идеологической битвы. Ненависть буржуазии к нему порождена его жёсткой приверженностью коммунистической идеологии и суровым проведением классового подхода к явлениям экономики, политики и идеологии. Эта классовая ненависть капитала подкрепляется, с одной стороны, любителями «политической середины» (В.И. Ленин с сарказмом писал: «Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам»), с другой — «социалистами» буржуазного толка, о которых К. Маркс и Ф. Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» писали: «Буржуа-социалисты хотят сохранить условия существования нынешнего общества, но без борьбы и опасностей, которые неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы иметь буржуазию без пролетариата…»

Глубокое внимание к творчеству И.В. Сталина не равнозначно его идеализации. Но пренебрежение к его теоретическому творчеству равнозначно безразличию к революционному делу борьбы за интересы пролетариата, за прерывание капиталистической реставрации и возвращение на магистральную дорогу мировой цивилизации — строительство социалистического общества.

Полевение мира и борьба за социализм

Можно говорить, что история повторяется, можно говорить, что это — случайные совпадения. Но, как бы то ни было, 79 лет назад, 23 июля 1934 года, состоялась беседа И.В. Сталина с английским писателем Г. Уэллсом. При жизни вождя о ней писалось немало. Она не без основания увязывалась с беседой этого фантаста с В.И. Лениным в холодной и голодной Москве 1920 года. Подчёркивалось, что за 14 лет Россия под руководством большевиков не только вышла из мглы, но и воплотила в жизнь смелые планы «кремлёвского мечтателя», как Уэллс назвал в своей книге Ленина. Всё это так. Но сегодня в этой беседе англичанина со Сталиным интересен не столько исторический аспект, сколько методологическая составляющая.

В последние годы часто и справедливо говорят о полевении мира. Но подобный «сдвиг влево» происходит в массовом сознании западного мира не впервые.

Вот о чём говорил И.В. Сталину 79 лет назад Г. Уэллс: «Моя поездка в Соединённые Штаты произвела на меня потрясающее впечатление. Рушится старый финансовый мир, перестраивается по-новому экономическая жизнь страны. Ленин в своё время сказал, что надо «учиться торговать», учиться этому у капиталистов. Ныне капиталисты должны учиться у вас постигнуть дух социализма. Мне кажется, что в Соединённых Штатах речь идёт о глубокой реорганизации, о создании планового, то есть социалистического, хозяйства».

У другого политика «от радости б в зобу дыханье спёрло». А Сталин спокойно отвечает: «Та цель, которую преследуют американцы, возникла на почве экономической неурядицы, хозяйственного кризиса. Американцы хотят разделаться с кризисом на основе частнособственнической деятельности, не меняя экономической базы… Они сохраняют тот экономический строй, который обязательно должен приводить, не может не приводить к анархии в производстве. …Поэтому объективно никакой перестройки общества не получится».

Строго следуя принципам марксистско-ленинской методологии, Сталин не сомневается, что без революции в обществе может осуществляться только косметический ремонт, а любая смена политического курса будет служить укреплению позиций буржуазии: «В результате напора снизу, напора масс буржуазия иногда может идти на те или иные частичные реформы, оставаясь на базе существующего общественно-экономического строя. Поступая так, она считает, что эти уступки необходимы в интересах сохранения своего классового господства. В этом суть реформ. Революция же означает переход власти от одного класса к другому. Поэтому нельзя называть какую бы то ни было реформу революцией».

Отвечая на другой вопрос писателя, Сталин замечает: «Конечно, старая система рушится, разлагается. Это верно. Но верно и то, что делаются новые потуги иными методами, всеми мерами защитить, спасти гибнущую систему… Старый мир рушится. Но вы не правы, когда думаете, что он рухнет сам собой. Нет, замена одного общественного порядка другим общественным порядком является сложным и длительным революционным процессом. Это не просто стихийный процесс, а это борьба, это процесс, связанный со столкновением классов. Капитализм сгнил, но нельзя его сравнить просто с деревом, которое настолько сгнило, что оно должно само упасть на землю. Нет, революция, смена одного общественного строя другим всегда была борьбой, борьбой на жизнь и смерть. И всякий раз, когда люди нового мира приходили к власти, им надо было защищаться от попыток старого мира вернуть силой старый порядок, им, людям нового мира, всегда надо было быть настороже, быть готовыми дать отпор покушениям старого мира на новый порядок».

Г. Уэллс пытается выдать за главную проблему современности противоречие между индивидуализмом и социализмом. И.В. Сталин поправляет его: «Но разве можно отрицать контраст между классами, между классом имущих, классом капиталистов, и классом трудящихся, классом пролетариев? С одной стороны, класс имущих, в руках которых банки, заводы, рудники, транспорт, плантации в колониях. Эти люди не видят ничего, кроме своего интереса, своего стремления к прибыли. Они не подчиняются воле коллектива, они стремятся подчинить любой коллектив своей воле. С другой стороны, класс бедных, класс эксплуатируемых, у которых нет ни фабрик, ни заводов, ни банков, которые вынуждены жить продажей своей рабочей силы капиталистам и которые лишены возможности удовлетворять свои самые элементарные потребности. Как можно примирить такие противоположные интересы и устремления? Насколько я знаю, Рузвельту не удалось найти путь к примирению этих интересов. Да это и невозможно, как говорит опыт».

Беседа клонится к завершению. Г. Уэллс соглашается, что революции являются составной частью человеческой истории. И тогда Сталин говорит о «трёх пунктах», трёх предпосылках для установления социализма: «Во-первых, главное для революции — это наличие социальной опоры. Этой опорой для революции является рабочий класс.

Во-вторых, необходима вспомогательная сила, то, что называется у коммунистов партией. Сюда войдут и интеллигентные рабочие, и те элементы из технической интеллигенции, которые тесно связаны с рабочим классом. Интеллигенция может быть сильна, только если соединится с рабочим классом. Если она идёт против рабочего класса, она превращается в ничто.

В-третьих, нужна власть как рычаг преобразования. Новая власть создаёт новую законность, новый порядок, который является революционным порядком.

Я стою не за всякий порядок. Я стою за такой порядок, который соответствует интересам рабочего класса… И, наконец, вы не правы, если думаете, что коммунисты влюблены в насилие. Они бы с удовольствием отказались от метода насилия, если бы господствующие классы согласились уступить место рабочему классу. Но опыт истории говорит против такого предположения».

Ценность этой беседы в том, что в ней прекрасно изложены многие методологические принципы марксизма-ленинизма. Конечно, не все. Пожалуй, нет ни одной сталинской теоретической работы, в которой он не касался бы философского фундамента осмысления действительности. Большое внимание он уделил методологическим вопросам, например, в статье «О диалектическом и историческом материализме». Из-за этого даже счёл нужным включить её в качестве одной из глав в знаменитый «Краткий курс истории ВКП(б)».

Действительно, положения статьи (впервые опубликована в газете «Правда» 12 сентября 1938 года) и сегодня заслуживают того, чтобы их усвоил каждый партиец, каждый сторонник КПРФ, не говоря уж о её командных кадрах. Сталин чётко указывал: «В своей практической деятельности партия пролетариата должна руководствоваться не какими-либо случайными мотивами, а законами развития общества, практическими выводами из этих законов». И далее следует прямое указание на содержание этих законов: во-первых, «материальная жизнь общества есть объективная реальность, существующая независимо от воли людей, а духовная жизнь общества есть отражение этой объективной реальности, отражение бытия». Во-вторых, «материальная жизнь общества, его бытие является первичным, а его духовная жизнь — вторичным, производным».

Противоречия переходного периода

XVII съезд ВКП(б) вошёл в историю партии как «съезд победителей». О какой победе шла речь? Было бы глупо думать, что Сталин и его соратники так поименовали этот партийный форум лишь потому, что на нём вчерашние «вожди» внутрипартийной оппозиции выходили на трибуну политически помятыми и публично посыпали голову пеплом. У партии была принципиально иная традиция величания предыдущих съездов: XIV — съезд индустриализации, XV — коллективизации, XVI — съезд наступления по всему фронту. Иначе говоря, почётные наименования давались по особенностям общественно-экономических процессов, определявших жизнь Советской страны.

Обращают на себя внимание два признака времени, указанные Сталиным в 1934 году на XVII партсъезде: во-первых, «капиталистическое хозяйство в СССР уже ликвидировано, а единолично-крестьянский сектор в деревне оттеснён на второстепенные позиции», во-вторых, «этот гигантский подъём мог развернуться лишь на базе успешного строительства социализма, на базе общественного труда десятков миллионов людей, на базе преимуществ социалистической системы хозяйства перед системой капиталистической и единолично-крестьянской». Это было прямым указанием на то, что СССР находится на этапе строительства социализма, что в экономике на господствующие позиции вышел социалистический уклад.

В чём же победа, если переходный период от капитализма к социализму, начавшийся после победы Великого Октября, всё ещё продолжался?

Сталин прекрасно знал ленинские труды. В апреле 1918 года, оспаривая «особое мнение» тех, кто вошёл в историю под именем «левых коммунистов», В.И. Ленин писал: «Неужели не ясно, что в материальном, экономическом, производственном смысле мы ещё в преддверии социализма не находимся? И что иначе, как через это, не достигнутое ещё нами «преддверие», в дверь социализма не войдёшь?» Методологическое значение этой фразы колоссально: здесь Ленин в рамках переходного периода от капитализма к социализму чётко выделяет два этапа. Первый связан с решением социально-экономических задач, которые в развитых странах решались в рамках капиталистической формации, тем самым создавая материально-технические предпосылки для того, чтобы трудящиеся могли приступить к строительству социализма. Второй период, образно названный «преддверием социализма», представляет собой собственно социалистическое строительство, фундаментальной задачей которого является переход от многоукладной экономики к экономике собственно социалистической.

Сталин солидарен с ленинским представлением о переходном периоде. В «Экономических проблемах социализма в СССР» он напоминает, что Советская власть при «отсутствии в стране каких-либо готовых зачатков социалистического хозяйства… должна была создать, так сказать, на «пустом месте» новые, социалистические формы хозяйства». XVII съезд ВКП(б), безусловно, был «съездом победителей», ибо под руководством партии страна менее чем за полтора мирных десятилетия вышла в «преддверие социализма».

Менее чем через два года после «съезда победителей» в речи на Первом всесоюзном совещании стахановцев Сталин обращает внимание на одну из важнейших особенностей строительства социализма: «Наша пролетарская революция является единственной в мире революцией, которой довелось показать народу не только свои политические результаты, но и результаты материальные. …К сожалению, одной лишь свободы далеко ещё недостаточно. Если не хватает хлеба, не хватает масла и жиров, не хватает мануфактуры, жилища плохие, то на одной лишь свободе далеко не уедешь». А поэтому «значение стахановского движения состоит в том, что оно открывает… практическую возможность дальнейшего укрепления социализма в нашей стране, возможность превращения нашей страны в наиболее зажиточную страну».

Как известно, предвоенные пятилетки в целом позволили СССР «пробежать» за десятилетие тот путь, на который ведущим капиталистическим странам потребовалось 50—100 лет. Но сельскому хозяйству такой темп оказался не под силу. Более того, например, в РСФСР показатели 1934 года по валовому сбору зерновых впервые были превышены лишь в 1956 году. Что касается поголовья крупного рогатого скота, то после 1934 года его годовой прирост отмечался только в 1936 и 1937 годах. Кроме того, Сталин в докладе о Конституции СССР отмечал, что «сектор мелких единоличных крестьянских хозяйств с его отсталой сельскохозяйственной техникой» ещё сохраняется, хотя и «занимает теперь незначительное место». Однако, несмотря на то, что сохранялись ещё и нэп, и мелкотоварный частный уклад, докладчик сформулировал следующий вывод:

«Наше советское общество добилось того, что оно уже осуществило в основном социализм, создало социалистический строй, то есть осуществило то, что у марксистов называется иначе первой, или низшей, фазой коммунизма. Значит, у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм». Здесь автор явно переходит от общественно-экономической логики к логике сугубо политической, а то и юридической. Принятие новой Конституции можно было обосновать только переходом страны на новый этап общественного развития. Для партийного съезда серьёзной победой представлялся выход в «преддверие социализма», для создания новой Конституции желателен уже построенный в основном социализм.

В 1937—1938 годах стремление завысить взятую социально-экономическую высоту усиливается. На то был ряд причин. Во-первых, внутрипартийные противостояния. Политические процессы в СССР привели к усилению атак на ВКП(б) и на положение в Советской стране. Особенно усердствовали троцкисты, назойливо утверждавшие, что сталинский курс на строительство социализма в одной стране завершился провалом. Самым убедительным опровержением этой лжи стало утверждение о построении социализма в СССР. Впрочем, многие буржуазные круги Запада вполне соглашались, что социализм в СССР стал фактом. И было бы политически нелогично, если бы их утверждения начал опровергать Сталин.

6 мая 1937 года в «Правде» было напечатано сталинское «Письмо составителям учебника истории ВКП(б)». В нём автор предложил схему периодизации развития советского общества. Примечательно название предложенной им последней главы учебника — «Партия большевиков в борьбе за завершение строительства социалистического общества и проведение новой Конституции. (1935—1937 годы)». Выходило, что на выделенный ещё В.И. Лениным период «преддверия социализма» стране хватило… двух лет.

О политическом характере новых оценок развития страны свидетельствует и аргументация, к которой прибег Сталин, выступая с Отчётным докладом на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б). 9 марта 1939 года он говорил: «Со времени Октябрьской революции наше социалистическое государство (не общество, а государство. — В.Т.) прошло в своём развитии две главные фазы.

Первая фаза — это период от Октябрьской революции до ликвидации эксплуататорских классов. …Вторая фаза — это период от ликвидации капиталистических элементов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции. Основная задача этого периода — организация социалистического хозяйства во всей стране и ликвидация последних остатков капиталистических элементов, организация культурной революции, организация вполне современной армии для обороны страны».

Ясно, что «ликвидация последних остатков капиталистических элементов» — это не что иное, как классовая борьба. Но и её роль в самом конце 1930-х годов Сталин стал оценивать, можно сказать, исходя из политической конъюнктуры. 9 марта 1939 года с трибуны XVIII партсъезда он говорил: «Особенность советского общества нынешнего времени в отличие от любого капиталистического общества состоит в том, что в нём нет больше антагонистических, враждебных классов, эксплуататорские классы ликвидированы, а рабочие, крестьяне и интеллигенция, составляющие советское общество, живут и работают на началах дружественного сотрудничества. В то время, как капиталистическое общество раздирается непримиримыми противоречиями между рабочими и капиталистами, между крестьянами и помещиками, что ведёт к неустойчивости его внутреннего положения, советское общество, освобождённое от ига эксплуатации, не знает таких противоречий, свободно от классовых столкновений и представляет картину дружественного сотрудничества рабочих, крестьян и интеллигенции. На основе этой общности и развернулись такие движущие силы, как морально-политическое единство советского общества, дружба народов СССР, советский патриотизм».

Но всего два года назад, в речи на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, Сталин утверждал: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба должна у нас будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится всё более и более ручным. Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу даёт возможность оправиться для борьбы с Советской властью». Увы, события рубежа 1980—1990-х годов скорее подтвердили, чем опровергли прозорливость этой оценки. Но перед Великой Отечественной войной политик и государственный деятель в Иосифе Виссарионовиче явно оттесняли теоретика-мыслителя.

Надо признать, что даже в завышенных сталинских оценках находили отражение явления реальной действительности. Так, он ничуть не лукавил, говоря 11 декабря 1937 года на предвыборном собрании Сталинского избирательного округа города Москвы: «У нас социализм не просто строится, а уже вошёл в быт, повседневный быт народа. Лет 10 тому назад можно было бы дискутировать о том, можно ли у нас строить социализм или нет. Теперь это уже не дискуссионный вопрос. Теперь это уже вопрос фактов, вопрос живой жизни, вопрос быта, который пронизывает всю жизнь народа. На наших фабриках и заводах работают без капиталистов. Руководят работой люди из народа. Это и называется у нас социализмом на деле. На наших полях работают люди без помещиков, без кулаков. Руководят этой работой люди из народа. Это и называется у нас социализмом в быту, это и называется у нас свободной социалистической жизнью». И это Сталин говорил после собственных рекомендаций авторам «Истории ВКП(б)» и вопреки им. Говорил не о том, что социализм «в основном построен», а о том, что он строится.

Товарищ Сталин поправляет товарища Сталина?

Победа в Великой Отечественной войне и успешное восстановление разрушенного захватчиками народного хозяйства побудили И.В. Сталина вновь вернуться к вопросу о том, на какой стадии развития находится советское общество. В «Экономических проблемах социализма в СССР» их автор фактически отходит от высказанного им же на XVIII съезде тезиса: «Но развитие не может остановиться на этом. Мы идём дальше, вперёд, к коммунизму». Кстати, не исключено, что именно эта фраза потом стала для Н.С. Хрущёва подсказкой для его шапкозакидательского лозунга о «развёрнутом строительстве коммунизма в СССР» и «создании материально-технической базы коммунизма» к 1980 году.

Сталин же в своей работе 1952 года сосредоточивает внимание на противоположном посыле. Не отказываясь от движения к коммунизму как стратегической цели, он обращает внимание читателей на товарный характер производства в советском обществе и на сохранение действия в нём закона стоимости. Важнейшее теоретическое значение этих положений в том, что на анализе реальных общественно-экономических отношений делался вывод о социализме как особом, отнюдь не краткосрочном этапе исторического развития. При этом отмечалось, что ему присущи отдельные законы, сохранившиеся от капитализма. Марксист Сталин настаивает на том, что это — объективные законы:

«Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они отрицают, что законы политической экономии отражают закономерности процессов, происходящих независимо от воли людей. Они считают, что ввиду особой роли, предоставленной историей Советскому государству, Советское государство, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут «сформировать» новые законы, «создать» новые законы. Эти товарищи глубоко ошибаются. …Люди могут открыть эти законы, познать их, учитывать их в своих действиях, использовать их в своих интересах, но они не могут изменить или отменить их».

Среди законов, объективное действие которых при социализме «защищал» Сталин, на первое место поставлен закон стоимости. Но это означало признание товарного характера производства и распределения при социалистических производственных отношениях. Их историческую неизбежность в условиях советского социализма середины XX столетия Сталин убедительно обосновал: «Товарное производство и товарооборот являются у нас в настоящее время такой же необходимостью, какой они были, скажем, тридцать лет назад, когда Ленин провозгласил необходимость всемерного разворота товарооборота». И далее Сталин повторяет ленинский аргумент о необходимости обеспечить союз рабочего класса и крестьянства. В частности, «для экономической же смычки города и деревни, промышленности и сельского хозяйства сохранить на известное время товарное производство (обмен через куплю-продажу) как единственно приемлемую для крестьян форму экономических связей с городом и развернуть вовсю советскую торговлю, государственную и кооперативно-колхозную, вытесняя из товарооборота всех и всяких капиталистов».

На первый взгляд у сталинского обоснования явный изъян, ибо капиталисты из товарооборота уже вытеснены. Но Сталин приводит здесь аргументы, справедливые для переходного периода от капитализма к социализму, для «преддверия социализма». Судя по всему, он делает это вполне осознанно, ибо его представление о «социализме в основном» весьма близко к образу «преддверия социализма».

Он опирается на то, что «в настоящее время у нас существует две основные формы социалистического производства: государственная — общенародная и колхозная, которую нельзя назвать общенародной». Позже этот тезис получил распространение в несколько изменённом виде: стали говорить о двух формах собственности, подчёркивая тем самым, что у них одно содержание. Сталин ставит вопрос иначе: он анализирует общенародную и колхозную формы производства и подходит к ним как к общественно-экономическим укладам, обращает внимание на то, что «рабочие и колхозное крестьянство составляют всё же два класса, отличающиеся друг от друга по своему положению», а следовательно, и по интересам, хотя они и «лежат на одной общей линии». Не случайно же в этой работе подчёркивается, что для крестьян приемлем только обмен через куплю-продажу.

Фактически Сталин подвёл читателя к выводу о сохранении многоукладности советской экономики. Но это нисколько не мешает ему повторять, что в СССР построен «социализм в основном». Во-первых, «социализм в основном» — это социализм ещё не полный, не «зрелый» или «развитой», не до конца построенный. Во-вторых, нам следует помнить ленинское замечание о том, что «ни один коммунист не отрицал, кажется, и того, что выражение «социалистическая Советская республика» означает решимость Советской власти осуществить переход к социализму, а вовсе не признание новых экономических порядков социалистическими».

В-третьих, говоря о советском социализме, в котором сохранено товарное производство, Сталин настойчиво подчёркивал, что «нельзя отождествлять товарное производство с капиталистическим производством. Это — две разные вещи». Немудрено, что в такой ситуации он предпочитал говорить о социализме без каких-либо оговорок, что не мешало ему трезво оценивать советские экономические реалии.

В своей последней теоретической работе Сталин предложил формулировку основного закона социализма: «Существенные черты и требования основного экономического закона социализма можно было бы сформулировать примерно таким образом: обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники».

Несколькими страницами ниже Сталин снова возвращается к основному закону социализма: «Следовательно, обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества — это цель социалистического производства; непрерывный рост и совершенствование социалистического производства на базе высшей техники — это средство для достижения цели. Таков основной экономический закон социализма».

Зачем потребовалось такое повторение? Возможно, потому, что он хотел подчеркнуть цель социалистического созидания, для выполнения которой советскому обществу предстояло сделать очень и очень многое. Обо всём этом мы, коммунисты, должны помнить, борясь за возвращение на путь социалистического созидания.

Так случилось, что Сталин работал на опережение. В пору горбачёвской «перестройки» вести атаку на общество социалистического созидания ренегатам помогало полное забвение самого существования основного закона социализма. Стрелки противостояния были сознательно переведены на противопоставление плана и рынка. Между тем Сталин, не отвергая закона планомерного, пропорционального развития народного хозяйства, решительно отрицал, что он является основным экономическим законом социализма. И отмечал, что он «может дать полный эффект лишь в том случае, если имеется задача, во имя осуществления которой совершается плановое развитие народного хозяйства… эта задача содержится в основном экономическом законе социализма. Поэтому действия закона планомерного развития народного хозяйства могут получить полный простор лишь в том случае, если они опираются на основной закон социализма».

Сегодня мы хотим как можно полнее представить образ социалистического будущего. Реально у нас есть возможность предложить обществу видение не столько зрелого социализма, сколько переходного периода к нему, видение «преддверия социализма». В этом деле сталинский анализ может принести немалую пользу. Думается, особенно актуально его предупреждение: «Товарное производство приводит к капитализму лишь в том случае, если существует частная собственность на средства производства, если рабочая сила выступает на рынок как товар, который может купить капиталист и эксплуатировать в процессе производства, если, следовательно, существует в стране система эксплуатации наёмных рабочих капиталистами».

В наших эскизах и чертежах будущего непозволительно ни под какими предлогами поддерживать сохранение рабочей силы как товара, ибо это означает эксплуатацию человека человеком. Нам надо прислушаться в Сталину, писавшему, что «капиталистическое производство начинается там, где средства производства сосредоточены в частных руках, а рабочие, лишённые средств производства, вынуждены продавать свою рабочую силу как товар».

* * *

Сталин осмысливал и обобщал проблемы реального процесса социалистического созидания. И то, что в этом процессе было закономерным, должно будет повториться и тогда, когда мы вернёмся к социалистическому строительству после преодоления капиталистической реставрации. Следовательно, нам нужно глубокое знание уже однажды пройденного пути. Сталин этой стороне знания уделял огромное внимание. Он, как известно, в начале 1950-х годов был инициатором создания марксистского учебника политической экономии: «Учебник нужен не только для нашей советской молодёжи. Он особенно нужен для коммунистов всех стран и для людей, сочувствующих коммунистам. Наши зарубежные товарищи хотят знать, каким образом мы вырвались из капиталистической неволи, каким образом мы преобразовали экономику страны в духе социализма, как мы добились дружбы с крестьянством, как мы добились того, что наша недавно нищая и слабая страна превратилась в страну богатую, могущественную, что из себя представляют колхозы, почему мы, несмотря на обобществление производства, не уничтожаем товарного производства, денег, торговли и т.д. Они всё это хотят знать не для простого любопытства, а для того, чтобы учиться у нас и использовать наш опыт для своей страны».

Увы, мы потеряли социалистические завоевания наших предшественников. Теперь не только зарубежным товарищам, но и нам предстоит осваивать заново опыт созидания советского социализма.

Источник: http://kprf.ru/history/date/116001.html


Александр Харчиков: Слово о Сталине

5 марта исполняется 60 лет со дня смерти Сталина. Назло всем смертям, предателям и ворам, вопреки либерально - фашистской нечисти дело нашего Учителя и Отца живёт и будет вечно жить в сердцах русских и советских борцов и патриотов.
 

Александр Харчиков
2013-03-04 07:55
 


Как нерушимый монолит, Как богатырь на пьедестале,
 В лучах истории стоит Великий Вождь - Иосиф Сталин.
 
                          СЛОВО О СТАЛИНЕ
 Наверное, впервые я осознал себя как личность (в три с небольшим
 года) со смертью Сталина. Помню тёмную площадь, гул, мне страшно,
 матушка держит меня за ручку и плачет, чужие дяди и тёти вытирают
 лица, я тоже плачу до самого дома. Приходит мой серьёзный папа,
 разворачивает газету, там... Сталин...  Лежит с закрытыми глазками...
 Все вокруг только и говорят: "Умер, умер, умер...Сталин, Сталин..."
 "Пап, а я никогда не умру?" -  "Нет, сынок, нет". "А почему тогда Сталин умер?" - "Он не умер, он очень устал и спит".
 Второе воспоминание, связанное с Ним... Мы переезжаем, на новую
 квартиру, на улице лето, мне 5 с половиной лет, весело. Во дворе
 стоит грузовик, в кузов загружают кровать и стулья. Что - то там
 не умещается, а у меня в руках барельефчик глиняный, покрашенный,
 с Лениным и Сталиным. "Ну всё", - шутит кто-то. - "Если ещё
 чего-нибудь возьмём, то Шурик не поместится!"  Я отчаянно с силой
 бросаю барельефчик на асфальт, он разбивается, я гляжу на своего
 папу и чувствую, как ему, а через него и мне - становится
 неловко. Он собирает осколки в какую - то бумагу, делает вид,
 что ничего не произошло, но я-то вижу, как он весь покраснел и
 у него дрожат руки.
 Потом (это уже 5-й класс) помню: здравицы, лозунги "Вперёд,
 к победе коммунизма!", разговоры и наговоры о "культе личности",
 два трактора с тросами у главного корпуса  Мордовского университета
 валят Сталина с постамента. Он не поддаётся, стоит. Его начинают
 раскачивать медленно, в резонанс. Сталин падает лицом на улицу
 Большевистскую. Долго после этого бегали мы, ребятишки, на лесную
 свалку смотреть на поруганного вождя. Теперь это место сровняли с
 землёй, огородили забором, назвали Саранским лесопарком...
 Всё хрущёвское и всё брежневское время нам внушали, что плохой
 Сталин был антиподом хорошего Ленина, что он перед войной
 обезглавил нашу Армию, лишил страну "великих военачальников",
 которые (были бы живы) не подпустили немцев и к границе, что
 он репрессировал ни в чём не повинных чуть ли не друзей народа
 и т.д., и т. п. А ведь когда-то о Сталине пелись песни :"Сталин -
 наше знамя боевое, Сталин - нашей юности полёт!", "На богатырские
 дела нас воля Сталина вела!", это с Ним мечтал встретиться храбрый
 Ли Чан - юный боец Национально - Освободительной Армией Китая,
 это Ему в подарок вышивала красное знамя вьетнамская девочка,
 это Его за миг до смерти славила бесстрашная Зоя Космодемьянская,
 это с криком: "За Родину, за Сталина!" высаживался в Крыму боевой
 Керченский десант и мой девятнадцатилетний отец, это Ему
 до гроба был верен мой дядя Павел, оклеветанный врагами и десять
 лет оттрубивший на Колыме, это о Нём помню я и пишу свои песни с надеждой в душе и с болью в сердце!
 "Если враг не сдаётся, его уничтожают", - сказал Максим Горький.
 Я бы добавил к этому, что сдавшегося врага надо уничтожить
 обязательно, ибо сдавшийся враг - это враг скрытный, затаившийся,
 а потому он втройне опаснее явного врага!
 
Да, "сколь добрым когда - то был Сталин"...
 Сегодняшние жадные и подлые, лживые и развратные попы вкупе
 со своими псевдоправославными прихлебателями призывают народ
 покаяться перед предавшим его серым и ничтожным царём Николаем,
 а каяться народу нужно перед Сталиным! Сталин оставил народу
 в наследство великую Державу, а народ её предал, продал, пропил
 и загубил. Так что же было у нас при Сталине?!
 ...При Сталине у нас долг был делом чести, а высшим долгом было
 служение Родине!
 - При Сталине у нас были самое уважительное отношение к старикам,
 самая трогательная забота о детях и подрастающем поколении,
 самый высокий коэффициент интеллектуализации молодёжи!
 - При Сталине у нас были самая передовая наука, самая динамичная
 экономика, самые надёжные и оснащённые армия и флот, самые
 гуманистичные, жизнеутверждающие литература, музыка, искусство
 и кино!
 - При Сталине у нас были лучшие в мире образование, здравоохранение,
 лучшая система воспитания, никем не превзойдённые научная мысль и
 русский советский патриотизм!
 - При Сталине мы имели минимальный индивидуализм, максимальный
 коллективизм и самые значительные достижения в спорте!
 - При Сталине у нас были самая стабильная на Земле внутригосударственная обстановка, самый устойчивый курс рубля и
 самый верный внешнеполитический курс!
 - При Сталине наша страна была полностью самодостаточной и полностью
 экономически и политически независимой!
 - При Сталине русский народ занял лидирующее положение в мире и был
 самым здравомыслящим и самым чистым в духовном отношении народом!
 - При Сталине отсутствовали внедрённые и культивируемые у нас
 в нынешнее время Западом терроризм, наркомафия и педофилия.
 - При Нём гомосексуализм и наркомания подавлялись в зародыше!
 - При Сталине иудаизм - причина гипертрофированной самооценки евреев
 и их глобальной мизантропии - находился "под колпаком", а детище
 иудаизма, корень вселенского зла - сионизм – находился вне закона!
 - При Нём набирало силу русско - имперское советское православие,
 базой которого было знание, что Советская власть - самая
 лучшая, Советский Союз -самая могучая Держава, Советский Народ
 во главе с Русским - самый гениальный и самый сильный в мире!
 И ЭТО БЫЛО ПРАВИЛЬНО!
 Сегодня критерием настоящих патриотов является их отношение
 к Сталину. В их сердцах и делах  Иосиф Виссарионович жил, жив
 и будет жить! И пусть пока ещё куражатся над поверженным львом
 нанятые для этого фридманами - абрамовичами - швыдкими продажные
 телевизионные бумагомараки. Время Сталина придёт!
 
СТАЛИН - НАША ГОРДОСТЬ, СТАЛИН - НАШЕ ЗНАМЯ,
 СТАЛИН - НАШЕЙ ВЕРЫ ТРЕПЕТНОЕ ПЛАМЯ,
 СТАЛИН - СПРАВЕДЛИВЫЙ ВОЖДЬ БОЛЬШЕВИКОВ,
 СТАЛИН - СВЕТ И ПРАВДА БУДУЩИХ ВЕКОВ!
 
СЛАВА ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ!!!
 
Русский бард Александр Харчиков, Ленинград.

Источник: http://kprf.ru/rusk/116068.html

Код для вставки в блог: